Спор о животном: гегелевская концепция безумия и примечательный «failure» Жижека

 
Код статьиS004287440005068-9-1
DOI10.31857/S004287440005068-9
Тип публикации Статья
Статус публикации Опубликовано
Авторы
Аффилиация: Кубанский государственный университет
Адрес: Российская Федерация, Краснодар
Название журналаВопросы философии
ВыпускВыпуск №5
Страницы196-204
Аннотация

В статье представлена попытка ответить на вопросы, поставленные Славоем Жижеком гегелевской системе. Возвращаясь к диалектике вопреки всем попыткам современности порвать с немецким мыслителем, Жижек стремится повторить Гегеля посредством его перепрочтения на основе лакановского психоанализа. Одновременно им разрабатывается проект по утверждению субъекта и выявлению его «избыточного непризнанного ядра», сопротивляющегося полному присвоению со стороны логоса. Обнаруживая в гегелевском наследии следы этой – не принадлежащей ни природе, ни культуре – изнанки cogito в образе «мировой ночи» и погружающем в нее опыте безумия, словенский философ отмечает, что самая радикальная попытка осмыслить данный опыт была предпринята именно Гегелем. Однако в то же время на конкретных примерах сам Жижек демонстрирует неспособность диалектики схватить «промежуточность» безумия, изымающего субъект из изначальной естественной среды и знаменующего его переход к сфере символического. Не замечая подрывного для природного уровня индивида характера сумасшествия, Гегель, как полагает Жижек, слишком поспешно мыслит подобный опыт в качестве регрессии к уровню простой животной жизни, подчиненной ритмам природы. Пытаясь разрешить это противоречие между общей позитивной оценкой гегелевской системы и демонстрацией ее провалов на частностях, автор статьи возвращается к текстам Гегеля и вступает в спор о животном. Действительно ли диалектика не замечает выводящую из природности «позитивную» функцию безумия? Какое место феномен помешательства занимает в спекулятивной концепции немецкого классика? Как, наконец, соотносятся в ней природность зверя и животное начало человека?

Ключевые словаантропология, диалектика, субъективность, зверь, человек, животное, сумасшествие, безумие, Г.В.Ф. Гегель, С. Жижек
Получено30.05.2019
Дата публикации07.06.2019
Кол-во символов28859
Цитировать  
100 руб.
При оформлении подписки на статью или выпуск пользователь получает возможность скачать PDF, оценить публикацию и связаться с автором. Для оформления подписки требуется авторизация.

Оператором распространения коммерческих препринтов является ООО «Интеграция: ОН»

Размещенный ниже текст является ознакомительной версией и может не соответствовать печатной.
1 В своей первой крупной работе «Возвышенный объект идеологии» известный словенский философ Славой Жижек, учитывая «негативное» отношение постклассической мысли к Гегелю (в другой работе он объявляется «величайшей напастью» всей философии двух последних веков [Žižek 2014a, 577]), уже во Введении ставит под сомнение большинство траекторий критического дискурса, формирующих общепризнанный («чудовищный» и при этом, как поясняет сам Жижек, не имеющий к самому немецкому мыслителю никакого отношения) образ Гегеля-панлогиста, который «...пожирает и умертвляет живую сущность индивидуальности» [Žižek 2014b, 1–2]: «...диалектика для Гегеля – это прослеживание краха любых попыток покончить с антагонизмами, а вовсе не повествование об их постепенном отмирании; “абсолютное знание” означает такую субъективную позицию, которая полностью принимает “противоречие” как внутреннее условие любой идентичности. Другими словами, гегелевское “примирение” не есть некий “панлогизм”, снятие всей действительности в Понятии, но окончательное принятие того факта, что Понятие – это “не все” . Такое понимание Гегеля, – продолжает Жижек, – неизбежно приходит в противоречие с обычным представлением об “абсолютном знании” как о чудовище концептуальной тотальности, не оставляющем никакого места случайности… Устоявшееся представление о Гегеле как об “идеалисте” и “монисте”, – заключает словенский мыслитель, – является совершенно превратным» [Жижек 1999, 14–15]. Славой Жижек предлагает «вернуться» к Гегелю, «возродив» и «сохранив» диалектику, – но не посредством ее механического повторения или наивного школьного (университетского) пересказа, а усилием активного (пере)прочтения через Жака Лакана, которого также приходиться избавлять от ярлыка «постструктуралиста» или «обскурантиста», опровергая устойчивые клише в понимании основных лакановских концептов. Осознавая всю неоднозначность своего проекта в глазах научного сообщества, Жижек задает простой, но, в действительности – несмотря на свой риторический характер, – решающий вопрос: «Так ли все просто с Гегелем?», отвечая на него другим (таким же риторическим) вопросом: «Разве обратной стороной гегелевского базового тезиса о том, что “нет ничего, что не является логосом”, не оказывается... утверждение не-всего: “не-все есть логос”, то есть логос – это не все, изнутри его разъедают антагонизмы и разрывы, он никогда не является в полной мере собой?» [Жижек 2014, 19].
2 Сосредотачиваясь – посредством переоткрытия самопонятных для академического сообщества основных принципов и главных сюжетов гегелевской системы («субстанция» и «субъект», «отрицание отрицания», «конкретная всеобщность», отношение «в-себе» и «для-себя») – на экспликации этих разрывов и антагонизмов, совершающий «возвращение к Гегелю» Жижек далек от того, чтобы утаивать точки неравновесия спекулятивной концепции: представлять Гегеля в качестве Мудреца с замкнутой и полностью согласованой системой. Поэтому словенский мыслитель не стесняется вести речь о различных колебаниях и упущениях Гегеля, «...позволяющих приблизиться к наиболее глубоким противоречиям и нестабильности его системы как системы субъективности» [Там же, 119]. Последнее подчеркивается особо, так как возврашение к Гегелю пересекается с другим (кажется, более масштабным и радикальным) проектом по утверждению картезианского субъекта, однако, не в его прозрачности и самодостоверности, а в скрытых и пугающих своей негативностью непризнанных измерениях. «Суть, конечно, не в возвращении cogito в том виде, в каком это понятие преобладало в современной мысли (самопрозрачный мыслящий субъект), а в выявлении его забытой изнанки, избыточного, непризнанного ядра cogito, которое далеко от умиротворяющего образа прозрачной самости... [именно] лакановское прочтение позволяет нам выявить в картезианской субъективности ее внутреннее противоречие между моментом избытка... и последующей попыткой облагородить-одомашнить-нормализировать этот избыток. Посткартезианские философы вновь и вновь оказываются вынужденными вследствие внутренней логики своего философского проекта вводить определенный избыточный момент “безумия”, присущего cogito, который они затем тотчас пытаются “вновь нормализовать”» [Там же, 24, 101].

Всего подписок: 2, всего просмотров: 1843

Оценка читателей: голосов 0

1. Mills, Jon (2002) The unconscious abyss: HegelТs anticipation of psychoanalysis, SUNY Press, Albany.

2. Olson, Alan M. (1992) Hegel and the Spirit: Philosophy as Pneumatology, Princeton University Press, Princeton.

Система Orphus

Загрузка...
Вверх