Монография Л. Канфоры была опубликована в марте 2023 года и получила большой резонанс на родине автора. Выдающийся ученый неоднократно выступал с лекциями о Катилине для самой широкой аудитории¹. Книга заслуживает рассмотрения с точки зрения методологии и в связи со сделанными выводами; кроме того обращение к труду итальянского антиковеда позволяет критически взглянуть на состояние изученности проблемы. От книги с названием «Катилина. Несостоявшаяся революция» читатель ожидает, что перед ним либо биография главного героя на широком историческом фоне, либо комплексный анализ событий 63-62 гг. до н.э.² Однако написанное Л. Канфорой не укладывается в привычные рамки. То, что автором рассматривается более широкий круг вопросов, чем политическая карьера Луция Сергия Катилины, явствует из структуры монографии, которая состоит из пролога («Тень Катилины»), четырех частей («Ставка на кону» (5 глав), «Факты» (14 глав), «Выборы 63 года» (11 глав), «De consulatu suo как источник» (7 глав)), эпилога («По пути к цезаризму») и трех приложений. Катилина, действительно, значительное время пребывает в образе тени, обуславливающей поступки других персонажей; он выходит на передний план только к 123 странице, удерживая позиции примерно до 177 и затем безвозвратно их теряя³. Отсутствует даже краткий curriculum vitae номинального протагониста (с такими вехами как участие в репрессиях кон. 80-ых гг. до н.э., управление провинцией Африка, судебные процессы и т.д.). Было бы, однако, неверно признать подлинным героем книги события 63-62 гг. до н.э. Замысел автора заключался в том, чтобы, с одной стороны, реконструировать фактологию и проанализировать политическую составляющую кризиса, с другой показать, как его изображали современники и отдельные аспекты трактовались потомками. Поэтому главные действующие лица люди, отразившие заговор в своих сочинениях (римляне и греки), а также те, кто впоследствии анализировал античную традицию (ученые Нового и новейшего времени). В прологе делается попытка вписать Катилину в текущий контекст. Л. Канфора в одном абзаце прослеживает «безудержный бег к преодолению республиканской libertas и утверждению единоличной власти» (с. 11) – от возвращения Суллы до Первого триумвирата. Оправданнее было бы начать подробное повествование со смерти диктатора, подведя итог его политической деятельности и охарактеризовав преобразованные им государство и общество. Иначе сложно понять, за что идет политическая борьба, а также оценить встроенность Катилины в постсулланский истэблишмент. Л. Канфора больше сосредотачивается на последующих событиях, считая, что политическое наследство 63 г. до н.э. заключается в нерешенности вопросов, на которые попытался дать ответ Луций Сергий, что в итоге привело к установлению монархии. Особое внимание здесь и в главе «К концу Республики» (с. 36-40) ученый уделяет фигуре Цезаря, который не только обвинялся в соучастии, но и схожим образом пытался решить долговую проблему. К сожалению, Л. Канфора ограничивается подбором цитат из трудов Саллюстия и Цицерона при поверхностном комментарии, из-за чего трудно понять его собственную точку зрения. Глава, поэтично названная «Каменный гость», посвящена незримо присутствующему в Риме Помпею. Л. Канфора показывает, как помпеянцы, под предлогом борьбы с Катилиной, пытались добиться для своего вождя экстраординарных полномочий, чтобы привести к власти «естественного кандидата на “принципат”» (с. 20). Могущество Помпея и его противоборство с Крассом видятся основными причинами, обусловившими активность Катилины, где выделены два этапа: политический (до поражения на выборах 63 г. до н.э.) и военный. Термин «заговор» применительно к событиям 63-62 гг. до н.э. итальянский ученый берет в кавычки, как ошибочный (с. 34). Л. Канфора соглашается с Т. Моммзеном, что следует говорить о «долгом заговоре» с 67-66 гг. до н.э. (законы Габиния и Манилия) до возвращения Помпея. Инициатором был Красс, стремившийся заручиться одной вооруженной силой против другой⁴. По мнению автора монографии, нельзя провести четкую грань между движением и заговором Катилины, поскольку уже во время предвыборной кампании 63 г. до н.э. тот совмещал легальную агитацию и конспиративную деятельность. Вторая часть книги почти в равных долях делит внимание между событиями 63-62 гг. до н.э. и повествующим о них Саллюстии. Л. Канфора настойчиво проводит мысль, что «О заговоре Катилины» есть в большой степени автобиографическое произведение. Здесь нашел отражение юношеский опыт, личное знакомство с Катилиной и «катилинарским миром» (с. 61-63, 67, 69 и др.). Отсюда делается вывод, что историком приводится информация «о некоторых скрытых, более того, потаеннейших эпизодах заговора» (с. 62). По мнению Л. Канфоры, целью первого сочинения Саллюстия было дать отпор недоброжелателям. Называя себя adulescentulus, он подчеркивал крайнюю молодость, выпавшую на период активности «искусителя юношества – Катилины» (с. 67; ср. 72). За образец повествования взято Седьмое письмо Платона (Pl. Ep. VII. d), чьим героем является благородный юноша, близкий по происхождению и по духу деятелям «лживой антиплутократической революции (la fallace rivoluzione antiplutocratica)» (с. 69), но в ней не участвовавший. Л. Канфора видит в Саллюстии «человека, который порвал со своим прошлым, стремится низвергнуть своих идолов, отринуть свои убеждения. Его охватывает безумие “срывать маски” с прошлого» (с. 106). Это служит отправной точкой для анализа «О заговоре Катилины». Итальянский ученый считает, что Саллюстий мог быть одним из многочисленных юношей, которые, не состоя в заговоре, поддерживали Катилину (как казненный отцом Авл Фульвий и Марк Целий) (с. 73-74, ср. 208). Подобное предположение, влекущее большие следствия, нуждается в убедительной аргументации. Л. Канфора апеллирует к «Инвективе против Саллюстия», а также выделяет в «О заговоре Катилины» ряд автобиографических элементов (с. 64-65, 67, ср. 91). Это попытка оправдать молодых катилинарцев в торговле целомудрием, осведомленность о вербовке рабов через знатных женщин, о письме Манлия Марцию Рексу⁵, о расположенности плебса к Катилине, об отсутствии кровавой клятвы. Другой аргумент – восхищение «моральной стойкостью (tenuta morale) катилинарцев» (с. 67-68), не предавших вождя за награду. Также «он (Саллюстий – Н.Б.) воздает воинские почести “идолу” своей юности (al suo “idolo” di gioventù), на последней странце, где описывает поле битвы под Писторией» (с. 67-68, ср. 208). Эта концепция выглядит очень спорной. Пассажи личного характера не являются смысловой доминантой большого труда⁶; странен статус хорошо осведомленного свидетеля, хотя не участника («один из complures extra coniurationem, но не связанных с этим миром») (с. 78). Если человек знает вышеперечисленные подробности, он, безусловно, принадлежит к узкому кругу рискующих головой и связанных круговой порукой. Довод, что хорошее знание описываемых реалий обязательно подразумевает участие в заговоре, малоубедителен. Л. Канфора недооценивает вовлеченность Саллюстия в события, уходящие корнями в более раннее время («наследство 63 г. до н.э.»). Плебейский трибун 52 г. до н.э. имел широкий круг общения, многое мог узнать из разговоров или прочитать. Он писал после многочисленных речей и автобиографических трудов Цицерона, апологии Катона⁷, разнообразных памфлетов, беседовал с Крассом, Цезарем, другими осведомленными современниками, использовал официальные документы и слухи. В распоряжении Саллюстия были превосходный материал и собственный политический опыт. Подчеркивание достоинств Катилины, как и в случае с «За Целия» (Cic. Cael. 12-13), не есть дань признательности или попытка объективного суждения: таланты Луция Сергия делают восстание особо опасным для и Республики⁸. Красочность описания не является доказательством получения информации из первых рук. Л. Канфора считает, что Саллюстий хорошо знал доносчиков - Фульвию и Курия (это следует из яркого портрета мужчины и из интимных подробностей, известных только женщине) (с. 111). Отсюда вывод: «кажется ясным (sembra chiaro)», что об этой «романтической» версии историк взял сведения (непосредственно?) от Фульвии (с. 113)⁹. Однако Саллюстий красочно описывает эмоции нумидийца Бокха в пустом шатре (Sall. Iug. 113. 3); топос о спасении благодаря выдаче тайны жене или любовнице не уникален (Liv. XXXIX. 9-13; ср. Tac. Ann. XV. 54. 6; Const. De adm. Imp. 196^rP-207^rP; Liv. XXVII. 15. 9-12)¹⁰. Тезис о планах государственного переворота уже в 64 г. до н.э. вызывает большие вопросы. В главе «Катилинарский мир» Л. Канфора очерчивает круг сторонников Катилины, оставляя за его пределами аристократические верхи. Правильно отмечается, что в 63 г. до н.э. имело место движение, которое опиралось на столичный плебс и поддерживалось жителями Италии (с. 79). Важным аргументом служат слова античных авторов о возможном освобождении арестованных (с. 87-88, 167, 177, 364). Соглашаясь с тем, что omnino cuncta plebes (Sall. Cat. 37) долго находился на стороне Катилины, укажем, что внимательный анализ источников свидетельствует об отсутствии подобных опасных попыток (Бугаева 2006). Гигантским недоиспользованным потенциалом обладает территориальный аспект движения. Л. Канфора пишет только, что участники-рабы происходили из разных частей Италии (Пицен, Апулия, Кампания и др.) (с. 89), не рассматривая ситуацию с каждым регионом и причины симпатии свободного населения. Героиней главы «Семпрония и “раскаявшийся”» является мать Д. Юния Брута Альбина, чей блистательный портрет дан в Cat. 25. 1-5. Л. Канфора полагает, что она упомянута по единственной причине: женщина носила знаковое имя, в ее жилах текла кровь Гая Гракха (с. 97)¹¹. Семпрония - символ движения, связующее с великим прошлым звено; поэтому Саллюстий говорит о ней, как о равной Катилине фигуре. Возможно, печально известному экс-сулланцу недоставало харизмы, чтобы привлечь простонародье, и дочь Гракха обеспечила ему желанную поддержку (с. 104-105). В главе «Засада» Л. Канфора возводит хорошую информированность Саллюстия обо всех этапах переговоров с аллоброгами к Семпронии (с. 160). Критикуя концепцию Эд. Шварца, что пассаж Cat. 25. 1-5 метил в предателя Д. Юния Брута (с. 97-99), итальянский ученый указывает, что вредно «примешивать к просопографическим исследованиям псевдоконцепты» (с. 97-98). Логике Шварца противопоставляется интуиция, но гипотеза Л. Канфоры имеет уязвимые места. Не следует переоценивать факт, что портрет Семпронии – один из самых ярких и детальных; если о Лентуле и Цетеге сказано меньше, чем о болтуне Курии, значит ли это, что роль последнего особенно велика? В полный рост встает проблема самостоятельного участия женщины в политике – как актора и бенефициара; в любом случае сомнительно, чтобы Семпрония публично агитировала плебс за Катилину. Эпизод с рабами и матронами вымышлен (как, похоже, и переговоры в доме Д. Брута-старшего) (Бугаева, 2005). Л. Канфора пытается найти в источниках следы избирательной программы Катилины, которая не представляла тайны и «напоминала любую другую программу популярской ориентации, уделяя особое внимание долговому вопросу» (с. 124). Анализируются скудные фрагменты литературного наследия заговорщика. Особо отмечается присутствие в письме Лутацию Катулу «очень четко сформулированной политической программы: “я по своему обыкновению официально взял на себя защиту несчастных людей (publicam miserorum causam pro mea consuetudine suscepi)¹²” (Ibid. 35. 3)» (с. 125). Miser/miseri и синоним calamitosus несколько раз встречаются в лексике Луция Сергия и Манлия. Таким образом Катилина предложил новый тип выборной программы - гораздо более действенный, чем обычные призывы популяров «вернуть свободу» (с. 126). Далее рассматривается являющийся ключевым (с. 150) эпизод покушения на консула. Л. Канфора анализирует рассказ Плутарха о принесенных Цицерону анонимных письмах, делая вывод, что имела место проведенная Крассом операция с «апологетической целью (il fine apologetico)» (с. 136). Могла иметь интенцию окончательно порвать с Катилиной, но допустим и другой вариант: если (sic!) Луций Сергий планировал резню оптиматов, он по дружбе отправил письмо-предупреждение. Красс сфабриковал остальные, чтобы при свидетелях вручить Цицерону, «отрекаясь» от вышедшего из-под контроля движения. Л. Канфора указывает на выгоду, извлеченную консулом из «”провалившегося” или сорванного (или не совершенного) покушения» (с. 150). Он приводит существовавшее в античности мнение о целенаправленной драматизации обстановки, отсутствии заговора или возникновения его в качестве реакции на консулат Цицерона (с. 151). Ученый не выразил здесь свою точку зрения, однако в третей части монографии исходит из того, что М. Туллий добивался немедленной физической ликвидации врага и у заговорщика «возникло намерение отплатить консулу той же монетой: неудавшееся покушение в ночь с 6 на 7 ноября может выглядеть как ответ на попытку Цицерона устранить Катилину с римской политической сцены» (с. 279). По нашему мнению, плодотворнее рассмотреть эпизод в ином ракурсе. Cui prodest ведет к «лучшему консулу»¹³, чьим излюбленным методом политической борьбы являлась провокация. Подбрасывание писем должно было создать для Красса «момент истины», посеять недоверие между Катилиной и его союзником, дополнительно наэлектризовать обстановку перед выборами. Едва ли можно говорить о реальной попытке покушения; она такой же фантом, как план убить Цицерона на комициях 63 г. до н.э. (Cic. Mur. 52). В главе «Ликвидировать Красса, скомпрометировать Цезаря» Л. Канфора проводит мысль, что, организовав донос Тарквиния, Цицерон пытался устранить опасного кандидата в principes. Другими претендентами являлись Лентул и сам М. Туллий. Консул решил «спасти» Цезаря, сочтя, что обвинение популярного политика в сложно доказуемом соучастии ставит под удар основной замысел - осуждение неопровержимо уличенных заговорщиков (с. 175, ср. 345-346). Тем более, что Цицерон потерпел неудачу с доносом на Красса, а частное обвинение Катула было представлено неприемлемым образом. Автор монографии сопоставляет две традиции повествования о драматическом заседании сената 5 декабря 63 г. до н.э.: с одной стороны, версию Брута, Саллюстия и Мунация Руфа, с другой стороны, Цицерона. Затрагивается вопрос о законности казни, на который, по мнению Л. Канфоры, нет единственно правильного ответа (с. 191). Ученый анализирует формулировку сентенции Катона (Sall. Cat. 52. 36), подчеркивая, что тот называл преступников «гражданами (cives)». Допускается, что в официальные документы Цицерон занес определение «враги (hostes)» (с. 188-189). Более подробно этот аспект Л. Канфора рассматривает в четвертой части монографии, в связи с выдвинутым Клодием обвинением в фальсификации. Он считает, что технически у консула была подобная возможность; также приводится argumentum ad personam (App. B. C. III. 251-252)¹⁴. Если Клодий прав (при оговорке, что «в любом случае сомнение остается» (с. 364)), Цицерон приказал вместо scelerati cives, написать hostes iudicati. Как бы то ни было, вывод делается очень жесткий: «Бредовое ощущение всемогущества (delirio di onniopotenza)» и страх перед попыткой освободить катилинарцев обусловили искажение текста senatus consultum, нанесение Республике смертельного удара с признаками «едва ли не государственного переворота» (che almeno in parte assumeva i contorni di quasi colpo di Stato) (с. 364). Это заключение требует корректировки. Сентенция Катона предусматривала смертную казнь, она прозвучала после заверений Цицерона в готовности немедленно организовать экзекуцию. Голосующие 5 декабря 63 г. до н.э. сенаторы понимали, что, приняв решение о высшей мере, надлежит действовать безотлагательно. «Едва ли не государственный переворот» - излишне резкая формулировка; правильнее говорить, что Цицерон сделал все, чтобы сенат осудил катилинарцев, деля с последним ответственность за нарушение законов. В главе «Пистойская война» Л. Канфора справедливо отмечает, что судьба Республики решилась в январе 62 г. до н.э. ¹⁵ Главный вопрос, который интересует автора монографии: как Саллюстий узнал подробности последней битвы Катилины? Центральная фигура повествования – М. Петрей; древнеримский историк пишет о нем «с почти ностальгическим восхищением», так как, предположительно, служил впоследствии под его началом (с. 199). Рассказ восходит к свидетельству очевидца, который наблюдал весь ход боя и присутствовал на послебатальном поле. Л. Канфора оспаривает гипотезу Р. Дж. Льюиса (Lewis 1988) о Сергии - вольноотпущеннике из Амитерна, как информаторе Саллюстия. Действительно, сражение показано «с высоты птичьего полета», не глазами рядового бойца в гуще схватки; гораздо больше возможности почерпнуть сведения предоставлял лагерь победителей. Должен был выпячивать свои заслуги (в том числе на судебном процессе 60 г. до н.э.) Г. Антоний; славной битвой имели право гордиться фактический главнокомандующий, а также подзащитный Цицерона П. Сестий. Но нет никакой информации, позволяющей предполагать в Саллюстии соратника Петрея; да и дружеские штрихи в портрете не очевидны (Sall. Cat. 59. 6; ср. Ibid. 59. 5; 60. 1; 60. 5). Скорее в нескольких фразах выведен типаж – храбрый и опытный командир старой закалки (вроде «хвата-полковника» из поэмы Лермонтова). Третья часть носит название «Выборы 63 года»; жанр ее можно понять из констатации, что «история исследований (storia degli studi) является непопулярной дисциплиной» (с. 320). В большей степени Л. Канфора рассматривает историографию конкретного вопроса время выборов консулов на 62 г. до н.э., что обусловлено, в том числе, полуторавековым периодом горячих споров. Данный раздел написан убедительно и очень увлекательно, насыщен ссылками на научную литературу. Особенностью является обращение к многократным переизданиям классических и не только трудов, благодаря чему прослеживается ход исторической мысли. Гипотезы показаны в сложном взаимодействии друг с другом: борьба, временное примирение, переход на чужую сторону, всплеск популярности, период скептицизма. «Выборы 63 года» самая эмоциональная часть, не свободная от резких, но, как правило, заслуженных упреков. Л Канфора показывает смену концепций как закономерный ответ на доминирование предшествующих: идею К. Йона о выборах в июле 63 г. до н.э. он называет «реакцией гимназической “касты” против “анти-цицеронианства” двух великих “академических” историков» (с. 222) ¹⁶. Рассматривается эволюция взглядов Т. Моммзена, так наз. «средний путь» Л. Ланге¹⁷, судьбы его гипотезы и концепции К. Йона. Этот раздел монографии имеет большое методологическое значение, здесь Л. Канфора ратует за безукоризненное соблюдение предъявляемых к историческому исследованию требований. Его точка зрения явствует из полемики с Л. Ланге, чьи построения представляют «беззастенчивую типичную для “антикваров” смесь различных, не соизмеримых между собой источников, которым, однако, придано одинаковое значение», а также «пример техники комбинирования» (с. 285). Итальянский ученый несколько раз акцентирует важнейшее положение: источниковая база должна анализироваться в комплексе. а не как волюнтаристически сформированная подборка сообщений без изучения их особенностей и взаимосвязи друг с другом¹⁸. Сам исследователь принимает в качестве дня выборов 28 октября – дату после объявления tumultus. Аргументы содержатся в речах Цицерона, где говорится о руководстве выборами в отсутствие коллеги, а также вооруженной охране, возможной лишь после senatus consultum ultimum. В четвертой части «De consulatu suo как источник» Л. Канфора указывает, что литературная деятельность Цицерона за март – июнь 60 г. до н.э. отражает ситуацию после триумфа Помпея и в преддверии Первого триумвирата. В этой обстановке возврат к апологетическим трудам (две редакции Commentarius¹⁹, поэма, корпус консульских речей) служат средствами контрпропаганды (с. 327). Л. Канфора напоминает, что одновременно замышлялись два труда: Цицерона и Посидония Родосского «полуофициального историка Помпея» (с. 335), величайшего интеллектуала своего времени. М. Туллий вступал в соперничество с победителем Митридата, считая эллинский мир определяющим в культурном плане и рассчитывая, что греческий язык надежнее гарантирует сочинению долгую жизнь и широкую аудиторию. Латинской редакцией (De consulatu suo), имевшей более узкую направленность, «Цицерон достиг всех обстановок и кругов, которые ему нужно было достичь» (с. 339). Трудно принять высказываемую мысль, что апологетическое начало в Commentarius вынужденное (с. 327-328; ср.: с. 6, 335-339, 360-361). Нельзя полностью отрицать влияние неблагоприятных обстоятельств, однако приводимые факты больше свидетельствуют о тщеславии Цицерона»²⁰. Реконструируя содержание Commentarius, Л. Канфора обращается к речи «Против Пизона», биографии Цицерона и корпусу консульских речей. Он прослеживает влияние Commentarius и других источников на историческую традицию, исходя из полемики в марте 45 г. до н.э. между Цицероном и Брутом (Cic. Att. XII. 21. 1). В важных деталях рассказ Саллюстия (Sall. Cat. 50-54) совпадает с версией последнего. Четко вырисовывается линия «Катон – Минуций Руф – Брут» versus Цицерон (с. 373), продолженная затем Саллюстием, Веллеем Патеркулом, Тразеей Петом. С этой реконструкцией можно согласиться, внеся существенное уточнение. Л. Канфора не довел до логического конца важную мысль: «Цицеронова правда» (la sua verità) (с. 331)²¹ легла в основу всего дальнейшего понимания и трактовки событий 63 – 62 гг. до н.э. Это обусловлено фиксацией в официальных документах, когда консульская версия сделалась частью политического дискурса Поздней республики. Упрощая ситуацию, можно сказать, что наличие общей подосновы делает не столь различными между собой Саллюстия, Веллея, Плутарха, Флора и др. Все они – безотносительно симпатии или антипатии к Цицерону – верны официальной реконструкции событийной канвы и принимают официальную оценку происшедшего (резня и поджоги). Эпилог носит название «По пути к цезаризму». Здесь рассмотрен текст XXXVI и XXXVII книг «Римской истории» Диона Кассия, где характеризуется поведение «четырех протагонистов кризиса 63 г.»: Помпея, Цезаря, Катона и Цицерона (с. 382). В монографии имеются три приложения, посвященные частным источниковедческим или историографическим вопросам. Л. Канфора приводит краткий экскурс в историю полемики о подлинности речей Цицерона, полагая, что в случае с Четвертой Катилинарией надо говорить не об аутентичности или фальсификации, но о расхождении между произнесенной и изданной позже речью. Вариант, который мы сейчас читаем, составлен из импровизированных (должным образом расширенных) выступлений Цицерона в дискуссии; текст отражает проблемы и душевные переживания весны 60 г. до н.э. В «Поучительном дополнении» рассматриваются причины оппозиции к точке зрения Друмана-Моммзена (выборы намечены на 21 и отложены на 28 октября). Л. Канфора считает первую волну критики «в сущности “гимназической”»; следующую (после II мировой войны) – в значительной мере воодушевленной анти-моммзеновским снобизмом (с. 319). Труд итальянского ученого написан на очень высоком научном уровне. В то же время многое роднит его с научно-популярным изданием. Прежде всего форма изложения: книга поделена на многочисленные главы и параграфы; названия смысловых частей художественны, страницы не обременены тяжеловесными ссылками. Монография издана так, чтобы не отпугнуть читателя: большие отступы между подразделами, намеренно оставленные пустые или полупустые страницы. Красочность повествования и заостренность некоторых формулировок преследуют цель завоевать широкую аудиторию. Упрощенный ссылочный аппарат не является обязательным атрибутом научно-популярной работы, хотя подобный жанр допускает отступ от жестких требований. Применительно к монографии Л. Канфоры можно говорить о продуманном и обоснованном авторском подходе. Ученый скрупулезно работает с античной традицией, неизменно подтверждает свои гипотезы ссылками, пусть и не приводя все аналогии. Что же касается научной литературы Нового и новейшего времени, в книге наблюдается важная закономерность. Л. Канфора часто обращается к критическим и комментированным изданиям источников особому научному жанру. В прочих случаях наибольшее количество ссылок (порядка 250) приходится на труды, выпущенные до 1900 года; интервал 1901 – 1950 гг. дает около 140 ссылок; период 1976 - 2023 гг. – 92 ссылки (помимо самоцитирования). Предпочитаемыми исследователями являются Т. Моммзен (более 70 ссылок), В. Друман (более 20), Фр. Мюнцер и коллектив Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft (более 20). С англоязычной литературой последней четверти XX – начала XXI века Л. Канфора преимущественно спорит по частному вопросу даты выборов. Таким образом итальянский исследователь прочно базируется на немецкой классической науке XIX века и ее наследии. Любопытно провести параллель со взглядами Ии Леонидовны Маяк, осуждавшей погоню за новым ради нового, закрепление приоритета за последним сказавшим, и не принимавшей моду на огромное количество ссылок якобы безусловный показатель качества. И.Л. Маяк роднит с Л. Канфорой такая черта, как высочайшее почтение (если не сказать благоговение) к немецкому классическому антиковедению, доходящее почти до культа Моммзена, и скепсис по отношению к англо-саксонской науке. Итальянский ученый весьма иронично высказывается в адрес коллег, упрекая их в нежелании должным образом работать с историографией²² и преодолевать лингвистические барьеры²³. Вышесказанное дает ключ к пониманию взгляда на русскоязычную научную литературу²⁴. Л. Канфора пишет: «Реконструкция Друманна – Моммзена выжила в “маргинальных”, или рассматриваемых как таковые, областях (in aree ‘marginali’ o considerate tali): например, в советской историографии (storiografia sovietica) (на которую очень повлияла немецкая традиция)» (с. 319). Тем не менее ученый дважды сослался на итальянский перевод «Истории Рима» С. И. Ковалева (с. 93, прим. 53; с. 94, прим. 54), провел аналогию между финалом «О заговоре Катилины» и романом Л. Н. Толстого «Война и мир» (с. 206, прим. 45)²⁵. Необходимо согласиться с исходным посылом: при анализе деятельности Катилины источниковедение выходит на передний план, а история изучения может быть написана увлекательнейшим образом. Все же, на наш взгляд, у Л. Канфоры не получилось добиться органичного соединения трех линий. Порой источниковедческий и/или историографический аспект доминирует над изучением событий, как следствие грандиозности замысла. Не оправдывает себя структура повествования с рассредоточением материала по разным частям; наиболее яркий пример – вынесение De consulatu suo в четвертый раздел и недооценка его значимости. Монография «Катилина. Несостоявшаяся революция» поднимает важную проблему зависимости исследователя от источников. Еще раз отметим диспропорцию в рассказе о перипетиях 63-62 гг. до н.э., когда излишне много места уделяется таким аспектам, как анонимные письма и несостоявшееся покушение на Цицерона (с. 130-152), перенос консульских выборов (вкупе с углубленным изучением историографии вопроса) (с. 218-314), активность Семпронии (с. 96-106). Все это красочно изображено античной традицией, очень притягательно и архиспорно. Мы скептически относимся к участию в заговоре женщин; эпизод с письмами, полезный для рассмотрения в контексте закулисных действий Цицерона, остается эпизодом; попытки убить консула - чистая инсинуация, пущенная в ход беспринципным политиком. Точная дата очередной неудачи Катилины-кандидата важна для понимания мощи возглавляемого им движения, социальной базы, тактики противоборствующих сторон, саморепрезентации их лидеров. Красноречие Цицерона и писательский талант Саллюстия уводят исследование в сторону от трудоемкой задачи – проанализировать социальную базу движения во всей ее полноте и сложности. Л. Канфора сознательно ограничился неполным решением проблемы. Он убедительно показал, что консульские выборы 63 г. до н.э. пришлись на 28 октября, рассмотрел тактику Катилины и контрмеры правительства. Итальянский ученый сконцентрировал внимание на высших политических кругах и на «катилинарском мире» питательной среде заговора, в разной степени причастной к его реализации. Фактически вне поля зрения оказались люди более низкого общественного статуса, в том числе за пределами столицы²⁶. Таким образом книга представляет ценную, хотя и дискуссионную научную монографию. Она очень полезна с историографической точки зрения, в значительной степени – с источниковедческой. Уже давно мы не встречались со столь вдумчивой работой со сложным нарративом, когда источниковедение является важнейшим звеном в системе доказательств. Достаточно спорная вторая часть не является исчерпывающим исследованием, здесь допущены существенные ошибки в интерпретации фактов, хотя автор скрупулезно воссоздал событийную канву. В свое время было замечено, что русская классическая литература не отвечает на вопросы, правильно задавая их. Допустимо повторить эту формулировку к тем страницам, где Л. Канфора анализирует непосредственно политическую деятельность Катилины.