В годы Гражданской войны в центре и регионах РСФСР удержание большевистской власти и утверждение её социально-экономических и политических приоритетов осуществлялись с опорой на целый набор чрезвычайных средств и методов. Последним уделяется большое внимание в современной историографии. Однако деятельность местных чрезвычайных судебных структур (революционных трибуналов) и реакция на неё со стороны населения представлены недостаточно. Между тем именно эти структуры, будучи активными элементами гражданского противостояния в стране, сыграли особую роль в поддержании власти Советов и РКП(б) и проведении политики большевиков.

Судебным функционерам низовых чрезвычайных структур в Самарской губ., как и в Советской России в целом, приходилось работать в условиях распада прежних и формирования новых механизмов государственного управления на фоне постоянного роста народной стихии и разрухи. Всё это обусловливало специфическое отношение к общественному значению суда и функционированию правовых норм в профессиональном и общественном сознании. Местные ревтрибуналы работали в условиях резкой поляризации в стране социально-политических сил и общественных групп, относительное и кратковременное согласие между которыми сменялось различными по степени и форме протестами. Поэтому от сотрудников ревтрибуналов требовалось неуклонное осуществление чрезвычайного судебного производства.

Внимание советских исследователей было сосредоточено на анализе формально-организационных и кадровых принципов функционирования системы ревтрибуналов (в частности процесса принятия чрезвычайного законодательства), прав, полномочий, социального состава, партийной принадлежности и принципов назначения их членов¹ . Рассмотрение данных проблем жёстко регламентировалось идеологическими рамками, а глубина раскрытия ограничивалась «декретным» подходом, что делало выводы историков неполными. Комплекс вопросов, связанных с реализацией прав и полномочий сотрудников местных чрезвычайных структур и тем более опыт их функциони- рования оставались недостаточно исследованными. В эмигрантской литературе того же периода проявилась другая крайность – создавался одержимый образ таких сотрудников² , что ограничивало объективный подход в изучении рассматриваемой темы.

В 1990–2000-х гг. апологетика и критиканство революционного террора уступили место анализу действительных механизмов формирования чрезвычайной судебной политики на доктринальном, организационном и функциональном уровнях. Например, в трудах по истории российского революционаризма В.П. Булдакова³ отражены социопсихологические подходы к изучению проблемы государственных репрессий и представлены повседневные практики поведения советско-партийных служащих. В диссертационных работах данного периода⁴ вопросы повседневного функционирования чрезвычайных судов не концептуализированы, несмотря на многочисленные описания профессиональных девиаций и примеры применения революционной идеологии в области права. Наиболее подробно эти вопросы рассмотрены В.А. Буковым и А.В. Макутчевым⁵ .