1. На сегодняшний день отрицательная корреляция между уровнем женского образования и уровнем рождаемости является практически установленным фактом. В серии исследований, основанных на различных страновых и региональных выборках доказано, что повышение женского образования снижает и фактический уровень рождаемости, и желаемое число детей. В частности, масштабное исследование европейской рождаемости, проведенное группой ученых Принстонского университета под руководством Э. Коула еще в конце 70-х – начале 80-х гг., подтвердило, что начало снижения рождаемости в европейских странах в рамках прохождения демографического перехода имело тесную связь с уровнем образования [Coale A. J., Watkins S. C. 1986]. Установлено, что более образованные женщины позже выходят замуж, поскольку им требуется время для завершения образования, что ведет к откладыванию первых родов.

Образованные женщины имеют меньшее желаемое число детей и эффективнее борются с нежелательными беременностями, поскольку лучше осведомлены о современных методах контрацепции и имеют больше возможностей для их эффективного применения [Caldwell J. C. 1998; Cochrane S. H. 1979; Jejeebhoy S.J. 1995; Kirk D. Pillet B. 1998; Uchudi J.M. 2001; UN 1987]. В рамках экономической теории Гэри Беккера и его последователей решение о рождении ребенка может приниматься на основе взвешивания сопутствующих издержек, рисков и возможной выгоды. При таком взгляде очевидно, что образование существенно увеличивает стоимость рождений и воспитания детей в семье, снижая финансовую доступность многодетности и делая большие семьи экономически нецелесообразными. В образованных семьях повышаются прямые затраты на образование детей, поскольку родители как правило не хотят, чтобы дети были менее образованы, чем они сами, в то же время вклад труда ребенка в поддержание существования домохозяйства снижается уже потому, что в городских условиях детский труд мало востребован. Отдача от инвестиций в ребенка откладывается до начала его взрослой трудовой деятельности [Cochrane S. H. 1979; Caldwell J. C. 1998; McNicoll G. (eds). 1998].

Особую роль играет уровень образования женщины, ведь чем он выше, тем выше вероятность успешной карьеры в современных секторах экономики, что существенно увеличивает семейный бюджет, но оставляет мало времени и сил на воспитание ребенка, в то время как найти свободных родственников, готовых сидеть с ребенком, становится все труднее. При этом высокие заработки позволяют делать накопления, что снижает ценность поддержки со стороны взрослых детей в старости, снижая тем самым экономическую отдачу от деторождения. Ряд исследований подтверждает, что чем выше потенциальная отдача от образования, тем позже происходит переход к материнству, что также укладывается в экономическую модель [Cigno, A., Ermisch, J.1989]. Эти выводы подтверждаются эмпирическими данными по Великобритании, Германии, Нидерландам и Швеции [Gustafsson S. S., Wetzels C., Kenjoh E. 2002]. Вместе с тем, как представляется, сам выбор экономических факторов в качестве определяющих при принятии решения о рождении ребенка должен быть обусловлен определенным набором ценностей, ведь выбор между карьерой и ребенком не кажется очевидным с точки зрения некоторых систем ценностей. В прошлом издержки на содержание детей также были высоки, причем многодетность в условиях крестьянского малоземелья или городской бедности нередко ставила семью на грань нищеты и гибели, но рождаемость оставалась высокой в силу внеэкономических факторов, таких как общественное одобрение или учение церкви.

Поэтому влияние образования, вероятно, следует рассматривать шире, чем это происходит в рамках экономической парадигмы. Изучение роли образования в репродуктивном поведении с позиций ценностного подхода началось достаточно давно. Как известно, Д. ван де Каа и Р. Лестаг в середине 1980-х разработали теорию второго демографического перехода суть которого заключается в падении рождаемости значительно ниже уровня воспроизводства. Ван де Каа и Лестаг связали этот переход с изменением ценностных установок – от альтруистических к индивидуалистическим [Van de Kaa, D. J. 1987]. Изменения в системе ценностей ведут к ослаблению института традиционного брака с сопутствующим ростом числа разводов и распространением альтернативных форм совместной жизни. Ван де Каа и Лестаг связали свои наблюдения с идеями Р. Инглхарта, заявившего о «тихой революции» в системе ценностей. На смену господствовавших в прошлом «материалистическим» ценностям приходят «постматериалистические», для которых высшей целью является не выживание, а самовыражение [Inglehart, R. 1977]. Согласно Инглхарту, более высокий уровень образования является значимым предиктором перехода к постматериалистическим ценностям, что обусловлено общим ощущением экзистенциальной безопасности, характерным для людей с высоким уровнем жизни и социальной защищенности.

Ван де Каа обнаружил наличие сильной корреляции между уровнем постматериализма и субъективного благополучия, рассчитанным Инглхартом на данных Всемирного обследования ценностей (1990 год) и некоторыми индикаторами брачного и репродуктивного поведения, свидетельствующими о степени завершенности второго демографического перехода. Исследователь пришел к выводу, что перемены в системе ценностей привели к модификации репродуктивного поведения [Van de Kaa, D. J. (2001]. Р. Лестаг и Дж. Сюркин выявили три ценностных фактора, влияющих на формирование многодетной семьи: а) терпимость к нонконформизму (терпимость к абортам, разводам, взглядам на брак как на институт и на сексуальную свободу); б) значение, придаваемое родительству (родительство считается необходимым для успеха брака или полноценной жизни, взгляды в отношении родителей-одиночек); в) предпочтение большему размеру семьи (как минимум из трех детей). Далее исследователи проверили связь этих трех групп показателей с различными религиозными, моральными и политическими измерениями как индикаторами более широкого идеологического контекста. Результаты они обобщили следующим образом: 1. Из всех «независимых» шкал религиозность и мораль (как они выражены в Десяти заповедях), имеют наибольшую дискриминационную силу как для мужчин, так и для женщин, молодых и пожилых. 2. Остальные шкалы политических ценностей дают вариации, соответствующие теоретическим ожиданиям, но их чистые эффекты явно ниже, чем эффекты религиозности и морали Десяти заповедей. 3. Религиозные, моральные и политические ценности являются лучшими предикторами терпимости к нонконформизму в вопросах формирования семьи, чем к результатам шкалы значимости родительства. За исключением фактора религиозности, шкалы ценностей слабо связаны с предпочтением семьи из трех детей или более. 4. Две шкалы политических ценностей, постматериализм и национализм, имеют почти такую же прогностическую силу, что и религиозность, и мораль Десяти заповедей для шкалы значимости родительства как до, так и после контроля, хотя для более молодых когорт значение национализма падало. 5. Наконец, предпочтение более крупных размеров семьи среди самой молодой возрастной группы, за исключением фактора религиозности, практически не связано с другими шкалами ценностей.

Либо предпочтения по размеру семьи для этой возрастной группы еще четко не сформулированы, либо предпочтения для более крупных семей становятся все более независимыми от политических ценностей. [Lesthaeghe R., Surkyn J. 1988]. Таким образом, получалось, что приверженность коллективистским и альтруистическим ценностям, воплощенным в традиционных и гражданских религиях, положительно влияла на шанс многодетности, а приверженность индивидуалистическим и постматериалистическим (либеральным) ценностям влияла отрицательно. Заметим, что сам по себе уровень образования здесь не играет никакой роли. Значение имеет лишь то, что система образования, господствовавшая в мире ко времени проведения исследования, репродуцировала постматериалистический индивидуализм, а не религиозные системы ценностей того или иного рода. Можно предположить, что если бы система образования была бы иной, образованные люди демонстрировали бы репродуктивное поведение отличное от паттерна второго демографического перехода.