Представления о природе власти и её носителях признаны одним из ключевых идентификаторов культуры того или иного народа. Тем более это характерно для отечественной истории с гипертрофированной ролью государства во всех без исключения сферах общественной жизни. К изучению такой неизменно актуальной проблематики неоднократно в своих трудах обращался Д.А. Ляпин, чья новая монография стала логическим продолжением предыдущих публикаций. Как минимум со времён карамзинского «Самодержавие есть палладиум России» эта тема постоянно присутствовала на страницах исторических сочинений¹. Не остались в стороне и современные историки, приложившие изрядные усилия, пытаясь разгадать загадку обаяния власти, раскрыть, несмотря на бремя власти, секреты её искушения, в том числе на российской почве. Заметный вклад в копилку знаний вносит рецензируемая книга. После концептуальных построений В.Е. Вальденберга, А.Н. Медушевского, Р. Пайпса, В.И. Саввы, Р. Уортмана и других научных авторитетов, казалось, сложно найти принципиально иные формы осмысления данного многоликого феномена. Тем не менее Ляпин сумел взглянуть на него под нетривиальным углом зрения.

В семиотической череде названных социокультурных трансформаций XVII в. занимал особо значимое место. Поскольку с закатом Московского царства читателей познакомила интересная монография П.В. Седова², цель и хронологию своего обобщающего исследования Ляпин определил предельно чётко: показать особенности социально-политической борьбы в России в середине XVII в., а для этого – понять её причины и следствия. На протяжении всей книги автор весомыми аргументами подтверждает известные и приводит новые доводы в пользу тезиса об укреплении московского самодержавия в указанные сроки. В изображении историка оно происходит в результате ожесточённого противоборства двух атавизмов Смутного времени – «аристократической» и «народной» тенденций общественно-политической жизни страны. Одна из них «была связана с влиянием на царя близких к его трону аристократических родов» и выражала идею «ограничения царской власти». Другая заключалась в религиозно окрашенной уверенности социальных низов, что «ради спасения “Святой Руси” “мир” имеет право вмешиваться в государственные дела». В царствование первого Романова обе тенденции уравновешивались, «несмотря на то что были противоположны по своей сути». Но политический кризис 1645 г. и его итоги «изменили это равновесие», политическая борьба аристократии за власть и влияние вызвала народное возмущение. «В бунтах середины XVII в. две отмеченные нами тенденции…, – пишет автор, –столкнулись между собой». Именно тогда, в июне 1648 г., отчётливо прозвучал громкий призыв восставших к монарху «взять “царский меч” для “вершения” справедливого суда», отразивший, по мнению Ляпина, развитие «самодержавных тенденций» (с. 5, 7–9).