В конце 2016 г. в издательстве «Посев» вышло первое научное издание работ известного русского политика и писателя Василия Витальевича Шульгина «1920 год. Очерки» и «Три столицы». Оно подготовлено доктором исторических наук Александром Витальевичем Репниковым, многие годы успешно изучающим историю русского консерватизма и публикующим сочинения и документы, связанные с жизнью и деятельностью Шульгина. Особую ценность среди них представляют материалы его следственного дела, благодаря В.Г. Макарову, А.В. Репникову и В.С. Христофорову ставшие доступными широкому кругу читателей¹ .

Книга «Три столицы» была написана Шульгиным после его нелегальной поездки в СССР зимой 1925–1926 гг. История её создания подробно освещена в монографии Л.С. Флейшмана² (с. 5–46). Посетив Минск, Киев, Москву и Ленинград, Василий Витальевич сделал вывод, что в России «всё как было, только хуже». Он считал, что ездил в СССР при поддержке могущественной антисоветской организации «Трест», но, как вскоре выяснилось, всё это было частью провокации советских спецслужб. Естественно, после её разоблачения отношение эмиграции к книге Шульгина, которая перед публикацией была отправлена на редактирование в Москву, стало крайне скептическим (впрочем, и прежде, до сообщений о роли ОГПУ, восторгов у рецензентов она не вызвала). По словам публициста А.А. Яблоновского, «подвиг смелого человека, скорбь отца о погибшем сыне, острая наблюдательность писателя – всё замазано, всё оскорблено наглой рукой торжествующего чекиста»³ . Сам Шульгин утверждал, что ОГПУ никак не влияло на содержание «Трёх столиц»: «Из самого текста моей книги видно, что я был совершенно свободен в своих действиях во время моей поездки... Я добросовестно описывал только то, что я видел собственными глазами, ничего не сочиняя»⁴. Белградское «Новое время» поддержало Шульгина, отметив, что ценность его книги «ничуть не уменьшается» от невольного участия в провокации: «Он видел своими глазами, слушал своими ушами и прислушивался не к одним агентам ГПУ, а ко всей подъяремной русской жизни и оценивал всё своим собственным мозгом»⁵ .

Однако не следует забывать, что Шульгин пытался «подогнать» увиденное под свою «фашистскую» теорию (в «Трёх столицах» её изложению уделено значительное место), и это теоретизирование сильно искажало восприятие им России. «Всё осталось там по-прежнему, – иронизировал по поводу впечатлений Шульгина его давний оппонент И.В. Гессен, – хотя и стало несколько хуже, но зато есть много нового и ценного, которое, как не трудно догадаться, заключается в жестокой диктатуре маленькой кучки над населением. Это собственно и составляет идеал фашиста, каковым Шульгин себя считает, и так как фашисты в этом отношении являются родными братьями коммунистов, то замена одних другими представляется ему совсем не трудной, он убеждён, что коммунисты работают на пользу “белой идеи”»⁶ . Во многом именно с этим были связаны и его восторженные отзывы о вновь обретённой Родине, и вера в реальность подпольной монархо-фашистской организации, и надежды на скорый переворот. Но всё это оказалось иллюзией, обманом и... самообманом. «Три столицы» можно охарактеризовать пушкинскими строками: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!» Несмотря на то, что «Три столицы» представляют собой интересный образец эмигрантской литературы, Советская Россия середины 1920-х гг. отразилась в этой книге как в кривом зеркале.