1. «Часть бывшей советско-китайской границы стала границей между Китаем и новыми независимыми центральноазиатскими государствами — Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном (3700 км).…В настоящее время российско-китайская граница состоит из двух участков — протяженного участка, на котором с провинцией Хэйлунцзян и Автономным районом Внутренняя Монголия КНР граничат следующие субъекты Российской Федерации: Приморский край, Хабаровский край, Еврейская автономная область, Амурская и Читинская области (4325 км), и небольшого участка границы между республикой Алтай и Синьцзян-Уйгурским автономным
районом (55 км)» (цит. по: Безопасность и международное сотрудничество в поясе новых границ России / ред. Л.Б. Вардомский, С.В. Голунов. Волгоград: НОФМО, 2002. С. 180).
2. В связи с этим можно вспомнить конфликт вокруг о. Даманский, который произошел в 1969 г. и поставил на грань полномасштабной войны два крупнейших социалистических государства мира того времени.
3. Ларин В.Л. Российско-китайское трансграничье в контексте проектов евразийской интеграции // Мировая экономика и международные отношения. 2016. T. 60. № 12. С. 69.
4. Исторический аспект проблемы, к примеру, подробно рассмотрен: Мясников В.С. Договорными статьями утвердили. Дипломатическая история русско-китайской границы XVII—XIX вв. М.: РИО Мособлупр-полиграфиздата, 1996. 482 с.; Он же. Особенности становления договорных отношений России с Китаем // Русско-китайские договорно-правовые акты (1689–1916) / под ред. В.С. Мясникова. М.: Памятники ист. мысли, 2004. С. 3–43; Дацышен В.Г. Очерки истории российско-китайской границы во 2-й половине XIX — начале XX вв. Кызыл: Республиканская типография, 2000. 215 с. Большое количество информации содержится и в коллективной монографии, посвященной истории российско-китайских отношений: Россия и Китай: четыре века взаимодействия. История, современное состояние и перспективы развития российско-китайских отношений / под ред. А.В. Лукина. М.: Весь мир, 2013. 704 с.
5. См., например: Галенович Ю.М. Россия и Китай в XX веке: граница. М.: Изограф, 2001. 335 с.
6. Рыжова Н.П. Процессы региональной интеграции в российско-китайском приграничье // Вестник ВолГУ. Сер. 4. 2008. № 1 (13). С. 107–114.
7. Wilson T., Donnan H.(eds.) Border Identities. Nation and State at International Frontiers. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. 301 p.
8. Мясников В.С. Россия и Китай: историческое прошлое, современность и перспективы отношений (Семь особенностей и семь моделей отношений России с Китаем) // Российско-китайские исследования. 2017. Т. 1. № 1. С. 10–21.
9. См., например: Frontier Encounters. Knowledge and Practice at the Russian, Chinese and Mongolian Borders / Bille F., Delaplace G., Humphrey C. (eds.). Cambridge: Open Publishers, 2012. 282 p.; Ивасита А. 4000 километров проблем. Российско-китайская граница. М.: АСТ: Восток — Запад, 2006. 333 с.
10. Колосов В.В. Теоретическая лимология: новые подходы // Международные процессы. 2003. Т. 1. № 3. С. 44–59.
11. Shaglanova O. The “Borderlands Milieu” between Russia and Mongolia: A History of Settlement and Transnational Interactions // Konagaya Yu., Shaglanova O. (eds.) Northeast Asian Borders. History, Politics and Local Societies. Osaka: National Museum of Ethnology, 2016. P. 124.
12. «В социально-экономическом отношении российско-китайская граница проходит по периферийным районам обеих стран… Причем с российской стороны располагаются значительно менее населенные и освоенные территории. В российских приграничных регионах (Республика Алтай, Приморский и Хабаровский края, Читинская и Амурская области, Еврейская автономная область) проживает 6,3 млн человек, или 4,3% населения страны. В приграничных китайских регионах (Синьцзян-Уйгурский автономный район, Автономный район Внутренняя Монголия, провинции Хэйлунцзян и Гирин) проживает почти 110 млн человек (8,5%). Российские приграничные регионы дают около 3,7% валового регионального продукта страны (1999), а китайские 8,8% ВВП Китая (2000)». Цит. по: Безопасность и международное сотрудничество в поясе новых границ России / ред. Л.Б. Вардомский, С.В. Голунов. Волгоград: НОФМО, 2002. С. 180–208.
13. Ларин В.Л. Указ. соч. С. 70.
14. Cheng Yang. State-Managed Integration as a Contributor to Regional Development: The Cooperation Program between China’s Northeast and Russia’s Far East and Eastern Siberia (2009 to 2018) // Konagaya Yu., Shaglanova O. (eds.) Northeast Asian Borders. History, Politics and Local Societies. Osaka: National Museum of Ethnology, 2016. P. 38.
15. Casati R., Varzi A.C. Holes and Other Superficialities. Cambridge (MA): MIT Press, 1994. 264 p.
16. См., например: История внешней политики России. Конец XV — XVII век. (От свержения ордынского ига до Северной войны). М.: Международные отношения, 1999. 448 с. Рассуждая об особенностях внутренней политики Китая на северо-восточных рубежах, историки говорят о том, что важность периферийных районов Маньчжурии диктовалась им соображениями сохранения промежуточной, буферной зоны для защиты границ от нападения потенциальных противников.
17. История внешней политики России. Конец XV — XVII век (От свержения ордынского ига до Северной войны). М.: Международные отношения, 1999. 448 с.
18. «После завоевания маньчжурской династией Цин Джунгарии и Восточного Туркестана в 50-х годах XVIII в. и образования на их месте наместничества Синьцзян цинские власти выставили на границе с Казахстаном, Киргизией и Горным Алтаем три типа караулов (калуней): постоянные, обозначавшие собственно пределы Цинской империи, передвижные или сезонные и временные, задача последних заключалась в том, чтобы контролировать ситуацию в приграничной полосе и не допускать кочевников к границе Китая» (цит. по: Моисеев В.А. Россия и Китай в Центральной Азии (вторая половина XIX в. — 1917 г.). Барнаул: АзБука, 2003. С. 43). Именно
эти пикеты, обозначавшие, по сути, буферную зону, примыкающую к границе страны, в дальнейшем превратились в предмет спора между представителями России и Китая, ибо китайцы настаивали на том, что они и после подписания договора о разграничении должны обладать суверенитетом над этими, ничейными по сути своей, землями.
19. Urbansky S. Tokhtogo’s Mission Impossible: Russia, China, and the Quasi-independence of Hulunbeir // Inner Asia. 2014. Vol. 16. Is. 1. P. 64–94.
20. Bille F. Phantom Pains in Manchuria: Dreams, Projection and Nostalgia // Konagaya Yu., Shaglanova O. (eds.) Northeast Asian Borders. History, Politics and Local Societies. Osaka: National Museum of Ethnology, 2016. P. 73–75.
21. Российский историк Галенович следующим образом характеризует те земли, по которым, в итоге, прошла линия разделения: «Граница между Россией и Китаем — это рубежи, размежевывающие территории, которые изначально не были землями собственно русских или собственно ханьцев» (цит. по: Галенович Ю.М. Указ. соч.)
22. Sasaki Sh. A History of the Far East Indigenous’ Peoples’ Transborder Activities between the Russian and Chinese Empires. // Konagaya Yu., Shaglanova O. (eds.) Northeast Asian Borders. History, Politics and Local Societies. Osaka: National Museum of Ethnology, 2016. P. 163–193.
23. Вот так, к примеру, описывает российский историк Моисеев процесс разграничения, проходивший в Центральной Азии в XIX веке: «…следует сказать, что и Россия и Цинская империя делили земли других, покоренных или присоединенных ими в разное время народов (интересы которых были проигнорированы договаривающимися сторонами), а не свои этнические территории» (цит. по: Моисеев В.А. Указ. соч. С. 61).
24. Sahlins P. State Formation and National Identity in the Catalan Borderlands during the Eighteenth and Nineteenth Centuries // Wilson T., Donnan H. Op. cit. P. 31–61.
25. «В этих областях обычно очень сложно или даже невозможно провести черту между проживающими по соседству народами, основываясь на их этнической или культурной отличительности» (цит. по: Мартынова М.Ю. К вопросу об изучении пограничных территорий // Границы, культуры и идентичности. Этнология восточнославянского пограничья. М.: ИЭА РАН, 2012. С. 11).
26. Моисеев В.А. Указ. соч. С. 49.
27. Мясников В.С. Россия и Китай… С. 13.
28. Shaglanova O. Op. cit. P. 139.
29. Михалев М.С. Искусство быть неассимилированным. Стратегии шэнэхэнских бурят в контексте российско-китайской границы // Известия лаборатории древних технологий. Т. 13. № 4. С. 108–120.
30. Цымбурский В.Л. Россия — Земля за Великим Лимитрофом: цивилизация и ее геополитика. М.: Эдиториал УРСС, 2000. 144 с.
31. Данная проблема стала особенно актуальной для стран Балтии, а также Украины, Белоруссии и Молдавии в контексте глобального политического, экономического и идеологического противостояния России и стран ЕС. В свою очередь это способствовало тому, что теоретические аспекты приграничья всерьез интересуют ученых из этих стран, занятых поиском выхода из, как многим кажется, геополитической ловушки, в которой они оказались. Подробнее см.: Титаренко Л.Г. Теории пограничья // Журнал социологии и социальной антропологии. 2013. Т. XVI.№ 2 (67). С. 28–48; Беспамятных Н.Н. Этнокультурное пограничье и белорусская идентичность: проблемы методологии анализа кросс-культурных взаимодействий / ред. М.А. Можейко. Минск: РИВШ, 2007. 404 с.
32. Один из примеров такого отношения можно обнаружить и в упоминавшемся выше исследовании, посвященном новым границам России: «Таким образом, советско-китайская граница формировалась на лимиторфных (по В. Цымбурскому) территориях, населенных народами, меньшими по численности и отстававшими от России и Китая в культурном отношении» (цит. по: Безопасность и международное сотрудничество в поясе новых границ России /ред. Л.Б. Вардомский, С.В. Голунов. Волгоград: НОФМО, 2002. С. 139).