Культура утраты и трагическая маскулинность в постсоветской Грузии (пер. с фр. Е.И. Филипповой)

Постсоветский кризис в Грузии повлек за собой рост уличного насилия, а также распространение алкоголизма и наркомании – особенно уязвимыми перед лицом этих проблем оказались мужчины. “Культура утраты”, характерная для всей неблагополучной части грузинского общества и служащая материалом для построения межличностных связей, особенно ярко проявляется в переосмысленной маскулинности с ее экзальтацией проблем, героизацией трагических мужских судеб и возведением мужской дружбы в ранг социальной необходимости. Кризис повлек за собой изменение семейных порядков и домашней экономики, которое было бы невозможным без пересмотра принципов и моральных ориентиров, определяющих гендерные роли. В настоящей статье я остановлюсь только на мужском этосе и его “трагическом” измерении. Сначала я обращусь к изменениям мужского этоса в постсоветской Грузии на примере персонажей, признаваемых “типичными грузинскими мужчинами”. Затем я рассмотрю их отдельные черты, сформировавшиеся как ответ на социально-экономические трудности 1990-х годов, особенно сильно затронувшие мужчин. Наконец, я остановлюсь на формах социального взаимодействия, соответствующих этосу трагической маскулинности, т.е. на мужской дружбе.

Ключевые слова

Грузия, мужская дружба, мужской этос, гостеприимство, уличная культура, уличное насилие, трагическая маскулинность, культура утраты, дзмакацеби

Получено

28.06.2020

Дата публикации

28.06.2020

Кол-во символов

43570

Цитировать

ГОСТ	Ферри М. Культура утраты и трагическая маскулинность в постсоветской Грузии (пер. с фр. Е.И. Филипповой) // Этнографическое обозрение – 2020. – №3 C. 161-176 [Электронный ресурс]. URL: http://ras.jes.su/ethnorev/s086954150009608-8-1 (дата обращения: 26.04.2024). DOI: 10.31857/S086954150009608-8
MLA	Ferry, Maroussia "The Culture of Loss and Tragic Masculinity in Post-Soviet Georgia." Etnograficheskoe obozrenie 3 (2020):161-176. DOI: 10.31857/S086954150009608-8
APA	Ferry M. (2020). The Culture of Loss and Tragic Masculinity in Post-Soviet Georgia. Etnograficheskoe obozrenie (3), pp.161-176 DOI: 10.31857/S086954150009608-8

100 руб.

При оформлении подписки на статью или выпуск пользователь получает возможность скачать PDF, оценить публикацию и связаться с автором. Для оформления подписки требуется авторизация.

Оператором распространения коммерческих препринтов является ООО «Интеграция: ОН»

Размещенный ниже текст является ознакомительной версией и может не соответствовать печатной.


1	Мы все те же. У нас те же проблемы, те же разговоры,
2	те же слова. Может, быть мы прокляты. Ну и что
3	с того? Это такое прекрасное чувство…
4	(Интервью с Малхазом. Тбилиси, 13 ноября 2013 г.).
5	Ноябрь 2012 г. В квартире старого Тбилиси 20-летний Ираклий сидит на диване в гостиной и курит. Локти уперты в колени, голова повернута в сторону, взгляд устремлен в пустоту. С каждой затяжкой сигареты он тяжело вздыхает, а пепел привычным небрежным жестом стряхивает на подоконник. Его непроницаемое лицо и слегка нахмуренные брови выражают скорее глубокую озабоченность, чем грусть. Однако заботит Ираклия отнюдь не какая-то конкретная проблема: мысли, которыми он поглощен, столь же неопределенны, сколь неотвязны. Как я поняла позже, в них заключен целый мир мужских страданий.
6	Ниже я попытаюсь разобраться в этом моральном универсуме и понять, как он связан с потрясениями, которые переживает грузинское общество после распада СССР. Я хочу показать, что “культура утраты” (Ferry 2018), характерная для всей неблагополучной части населения и служащая материалом для построения межличностных связей, особенно ярко проявляется в переосмысленной маскулинности (с ее экзальтацией проблем и героизацией трагических мужских судеб), возвышающей мужскую дружбу в ранг социальной необходимости кризисного периода. Этос трагической маскулинности вырастает из специфических трудностей, с которыми сталкиваются мужчины в постсоветской Грузии. Речь идет о комбинации нескольких составляющих, но прежде всего – о непреложном факте: после распада Союза в стране существенно вырос уровень алкоголизма, наркомании и уличного насилия, и особенно уязвимыми перед лицом этих факторов оказались мужчины. Отсюда и гораздо более высокий уровень самоубийств среди мужчин. Еще одна составляющая – это суждения о “мужской несостоятельности”, исходящие в первую очередь от женщин. Хотя термин принадлежит мне, он тем не менее обобщает и перефразирует неоднократно слышанные мной высказывания, характеризующие мужчин как “ленивых”, “нечестных”, “слабых” или “не заслуживающих доверия”. В свою очередь, все это вместе взятое повлекло за собой глубокую трансформацию структуры семьи.
7	В 1991 г. все постсоветское пространство охватили серьезные потрясения. В Грузии за распадом Союза и обретением независимости последовали банкротство государства, две сепаратистские войны и одна гражданская, а также глубокое обнищание населения. Экономическая катастрофа привела к изменению конфигурации взаимозависимостей, в т.ч. семейных, на фоне практически полного разрушения системы социальной защиты и тотальной задолженности населения. Поэтому принятие тех или иных решений, направленных на выживание или на создание семьи, зависело от сроков выплаты долгов, от миграционных намерений, а также от сочетания различных материальных и моральных проблем (Ferry 2019). Таким образом, постсоветский кризис в Грузии повлек за собой изменение семейных порядков и домашней экономики, которое было бы невозможным без пересмотра принципов и моральных ориентиров, определяющих гендерные роли. Гендерные этосы, мужские и женские, должны были измениться, чтобы соответствовать тем практикам, которые были вызваны к жизни бурными потрясениями. В настоящей статье я остановлюсь только на мужском этосе и его “трагическом” измерении.

Всего подписок: 0, всего просмотров: 1313

Оценка читателей: голосов 0

1. Sumbadze 2008 – Sumbadze N. Gender and Society: Georgia. Tbilisi: Institute for Policy Studies for the United Nations Development Programme, 2008. http://www.ipseng.techtone.info/files/5113/3491/5442/179-308eng.pdf

2. Javakhishvili, Sturua 2006 – Georgia Drug Situation 2005 // Report to the United Nations Development Programme and EMCDDA by the Southern Caucasus Anti-Drug Programme National Focal Point / Eds. J.D. Javakhishvili, L. Sturua. Tbilisi: Southern Caucasus Anti-Drug Programme, 2006. https://altgeorgia.ge/media/uploads/georgia_annual_rep_2005_best_version.pdf

3. Javakhishvili 2016 – The Drug Situation in Georgia: Annual Report 2015 / Ed. J. Javakhishvili. Tbilisi, 2016. https://altgeorgia.ge/media/uploads/7_drug-report-en-2015.pdf

4. USAID 2003 – Gender Assessment for USAID/Caucasus. DevTech Systems, June 2003. https://pdf.usaid.gov/pdf_docs/PDACG103.pdf

5. Georgia 2017 – Georgia. Profile on Health and Well-Being (2017) // World Health Organization, Regional office for Europe. http://www.euro.who.int/en/publications/abstracts/georgia.-profile-on-health-and-well-being-2017

6. Bourdieu P. Questions de sociologie. P.: Les Éditions de Minuit, 2002 [1981].

7. Curro C. From Tradition to Civility: Georgian Hospitality after the Rose Revolution (2003–2012). PhD diss., School of Slavonic and East European Studies, University College London, 2017.

8. Ferry M. Exil temporel chez les migrants de retour en Géorgie post-soviétique // Temporalités. Revue de sciences sociales et humaines. 2015a. n° 22. https://doi.org/10.4000/temporalites.3212

9. Ferry M. Georgian Migrants in Turkey: Reconstruction of Gender and Family Dynamics // Security, Democracy and Development in the Southern Caucasus and the Black Sea Region / Eds. C.H. Stefes, G. Nodia. Bern: Peter Lang Publishers, 2015b. P. 159–182.

10. Ferry M. “Ce que nous aurions perdu”. Anthropologie de la crise en Géorgie postsoviétique, 1991–2015. PhD diss. adstract, École des Hautes Études en Sciences Sociales, 2018.

11. Ferry M. Migrer et s’endetter en Géorgie: quelles sont les vulnérabilités et les prises de risques spécifiquement féminines // Les droits de l’Homme en Europe orientale et dans l’espace post-soviétique – Ligue des Droits de l’Homme. 2019. n° 31. P. 9–12.

12. Frederiksen M.D. Good Hearts or Big Bellies: Dzmak’atcoba and Images of Masculinity in the Republic of Georgia // Young Men in Uncertain Times / Eds. V. Amit, N. Dyck. N.Y.: Berghahn Books, 2012. P. 165–187.

13. Frederiksen M.D. Young Men, Time, and Boredom in the Republic of Georgia. Philadelphia: Temple University Press, 2013.

14. Frederiksen M.D. Joyful Pessimism: Marginality, Disengagement, and the Doing of Nothing // Focaal: Journal of Global and Historical Anthropology. 2017. No. 78. P. 9–22. https://doi.org/10.3167/fcl.2017.780102

15. Frederiksen M.D. An Anthropology of Nothing in Particular. Ridgefield, CT: Zero Books, 2018.

16. Gamkrelidze A., Baramidze L., Sturua L., Galdava G. Illicit Drugs Use in Georgian Students; Pilot Study Rigorously Following Criteria of European School Project on Alcohol and Other Drug // Georgian Medical News. 2010. No. 3 (180). P. 39–46.

17. Girard R. Le Bouc émissaire. P.: Grasset, 2009 [1982].

18. Goffman E. Les rites d’interaction. P.: Éditions de Minuit, 1998 [1974].

19. Graeber D. Dette: 5 000 ans d’histoire. Arles: Babel, 2016.

20. Hohmann S. Violence domestique dans le Caucase du Sud. Les exemples de l’Arménie et de l’Azerbaïdjan // Revue d’études comparatives Est-Ouest. 2015. Vol. 46 (2). P. 105–142.

21. Horvath S. Philosophie au masculin? Georg Simmel et les images de la virilité à l’aube de l’ère nazie // The European Legacy. 1997. Vol. 2 (6). P. 1011–1030. https://doi.org/10.1080/10848779708579833

22. Kabachnik, P., Grabowska M., Regulska J., Mitchneck B.A., Mayorova O.V. Traumatic Masculinities: The Gendered Geographies of Georgian IDPs from Abkhazia // Gender, Place & Culture. 2013. Vol. 20 (6). P. 773–793. https://doi.org/10.1080/0966369X.2012.716402

23. Kay R. Men in Contemporary Russia: The Fallen Heroes of Post-Soviet Change? Aldershot: Ashgate Publishing, Ltd., 2006.

24. Khomeriki L. Gender Equality in Post-Soviet Georgia // Building Democracy in Georgia: Human Rights in Georgia. 2003. Discussion Paper 6. P. 28–35. http://georgica.tsu.edu.ge/files/01-Politics/Democratization/IDEA-2003%20 (6).pdf

25. Kiblitskaya M. “Once We Were Kings”: Male Experiences of Loss of Status at Work in Post-Communist Russia // Gender, State and Society in Soviet and Post-Soviet Russia / Ed. S. Ashwin. L.: Routledge. P. 90–104.

26. Kiladze L., Lezhava G., Gadelia E. Analysis of Some Epidemiological Rates of Suicide in Georgia // Georgian Medical News. 2016. No. 6 (255). P. 77–81.

27. Kirtadze I., Otiashvili D., Tabatadze M., Vardanashvili I., Sturua L., Zabransky T., Anthony J.C. Republic of Georgia Estimates for Prevalence of Drug Use: Randomized Response Techniques Suggest Under-Estimation // Drug and Alcohol Dependence. 2018. Vol. 187. P. 300–304. https://doi.org/10.1016/j.drugalcdep.2018.03.019

28. Lévesque M., White D. Le concept de capital social et ses usages // Lien social et Politiques. 1999. n° 41. P. 23–33. https://doi.org/10.7202/005148ar

29. Simmel G. Philosophie de la modernité. La femme, la ville, l’individualisme. P.: Payot, 1989.

30. Slade G. The Threat of the Thief: Who Has Normative Influence in Georgian Society? // Global Crime. 2007. Vol. 8 (2). P. 172–179. https://doi.org/10.1080/17440570701362398

31. Sturua L., Baramidze L., Gamkrelidze A., Galdava G. Alcohol Use in Georgian Students; Pilot Study Rigorously Following Criteria of European School Project on Alcohol and Other Drug // Georgian Medical News. 2010. No. 2 (179). P. 52–61.

32. Zurabishvili T., Zurabishvili T. The Feminization of Labor Migration from Georgia: The Case of Tianeti // Laboratorium: Russian Review of Social Research. 2010. Vol. 2 (1). P. 73–83.

Культура утраты и трагическая маскулинность в постсоветской Грузии (пер. с фр. Е.И. Филипповой)

Оглавление