Современность характеризуется большим объемом визуальной информации, в значительной степени формирующей взгляд человека на реальность. С развитием технологий мир наполняется симулякрами — изображениями и знаками, претендующими на отображение реальности. Визуальные образы стали важным инструментом, структурирующим современные общества, они исключают из реальности одних и позволяют доминировать другим, превращая не явленную в визуальной культуре реальность в невидимую. Таким образом, визуальное становится одним из инструментов контроля за восприятием мира и желаниями людей. Система, построенная на потреблении, с помощью визуальных образов вырабатывает у человека желания и соответственно определяет его свободное время. «Я думаю, уже в следующем поколении правители поймут, что поощрение инфантильности и наркогипноз гораздо более эффективны, как государственные инструменты, чем дубинки и тюрьмы, и власть над людьми гораздо легче получить, предлагая им приятное, комфортное рабство, вместо того чтобы склонять их к послушанию пинками и поркой», — писал автор «Дивного нового мира» Олдос Хаксли.

Результатом описанного порядка становится исчезновение политики — не как работы институтов власти, но как возможности появления несогласия со statusquo, как возможности приведения мира к другой системе, а значит и возможности изменений.

Немецкий драматург Хайнер Мюллер (1929–1995) утверждал, что единственная задача искусства — пробудить тоску по другому состоянию мира и именно эта тоска оказывается революционной¹. Как художнику пробудить эту тоску сегодня, вообще как смотреть на мир, когда реальность постоянно ускользает, заменяется вторичной реальностью симулякров? Как сказать что-то новое когда любая претензия на истинность со стороны кажется наивной и подвергается критике? Можно ли сказать нечто о человеке серьезно после того, как сама возможность серьезного высказывания была отменена?

Исследуя несущее в себе критику современного порядка визуальное искусство, возникшее в последние годы на Ближнем Востоке, автор стремится поставить важные вопросы, касающиеся осмысления современной ситуации не только внутри региона, но и в мире в целом. Данная статья — попытка ответить на вопрос, каков революционный потенциал искусства, когда иллюзий насчет радикальных изменений системы не осталось и сама идея революции ушла в прошлое.

Революция в эпоху «пост-идеологической» меланхолии Исследователи называют последние десятилетия «текучей современностью» или временем «безвременья», главными чертами которого стали изменчивость, скорость, легкость и гибкость. В отличие от ХХ века, времени войн, революций и веры в возможность изменения мира и построения некой прочной структуры, предлагаемой модернистскими проектами, современность — время, лишенное иллюзий. Современность течет и в любой момент может принять любую форму, однако эта форма никогда не станет радикально ломать уже наработанное. Чтобы сохранить statusquo современность должна постоянно меняться… не изменяясь. Говоря о сегодняшнем обществе, социолог Зигмунт Бауман использовал метафору «текучести». Утрата устойчивости мира, неопределенность жизненной политики и будущего — вот черты «пост-идеологической» эпохи, «постсовременности», современности без иллюзий. По словам Баумана, нашу «форму современности» отличает одна особенность: «постепенный крах и быстрый конец иллюзии времен ранней современности: веры в то, что есть конец дороге, по которой мы движемся, достижимая цель исторического изменения, состояние совершенства, которое будет достигнуто завтра, в следующем году или в следующем тысячелетии, некое хорошее общество, справедливое и бесконфликтное во всех или некоторых из многих его постулированных аспектов» [Бауман, 2008, с. 36].