Работы М.О. Гершензона-пушкиниста часто рассматривают в контексте Пушкинского мифа Серебряного века. Это во многом справедливо, но и в то же время представляет известную условность, а именно: считается, что творчество Пушкина было для Гершензона лишь поводом, чтобы высказывать свои философские идеи. При этом игнорируется выдвинутая ученым концепция личностного вúдения и связанное с ней представление об исследовательской субъективности. В целом, индивидуальная позиция, особенно в гуманитарных науках, может быть представлена в аспекте определенной “мифологии&8j1;. Однако такая, безусловно, общая постановка вопроса требует прояснения индивидуальной позиции в каждом конкретном случае. В настоящей статье речь идет преимущественно об исследовательских принципах Гершензона-пушкиниста, его индивидуальном подходе к изучению и комментированию наследия поэта, позволившем ему рассматривать творчество Пушкина как важную часть мировой сокровищницы, где слово откровения апеллирует к “первоначальному мифу&8j1;. “Мудрость Пушкина&8j1; (1917–1919) открывает мудрость тысячелетий в преемственности идей и образов, отраженных в истории языка. С этой точки зрения, пушкиноведческие работы Гершензона являются многослойным комментарием к некоторому мыслимому изначальному тексту, включающему в себя все созданное и еще только предстоящее человечеству. В этом едином пространстве мировой мысли циркулируют энергии, названные Гершензоном “гольфстремы духа&8j1; (в книге о Пушкине и Гераклите “Гольфстрем&8j1;, 1922), соединяющие “первоначальный миф&8j1;, идеи и образы настоящего и предвидение мира грядущего. В этом единстве изначальный текст продолжает писаться непрерывно, каждым словом поэта, ученого, комментатора, читателя.