Монография известного историка-аграрника из Калининграда В.Н. Никулина написана в лучших традициях отечественной – российской и советской – научной школы: чёткая структура, безукоризненный научно-справочный аппарат, солидная историография. Книга основана на десятках статей по истории кустарной промышленности. В ней рассмотрены кустарные и отхожие промыслы трёх губерний (Псковской, Новгородской и Санкт-Петербургской), отдельные главы посвящены основным занятиям местного населения (обработка леса, кузнечно-слесарный промысел, судостроение и судоходство, рыболовство и проч.). Исследование базируется на двух основных источниках: многочисленных статистических сборниках и губернаторских отчётах, хранящихся в РГИА. Треть объёма составляют приложения, статистика губернского и волостного уровня. Таблицы и диаграммы не перегружают текст, который легко читается и тщательно выверен. Стоит отметить изящное оформление книги, характерное для издательства «Дмитрий Буланин».

Изучение кустарных промыслов конкретного региона чрезвычайно актуально, хотя и воспринимается ныне как второстепенная тема. Если публикация в 1995 г. посмертной монографии К.Н. Тарновского¹ вызвала большой резонанс, то вышедшая через десять лет добротная работа Я.Е. Водарского и Э.Г. Истоминой² не привлекла серьёзного внимания. Вообще исследование пережиточных форм хозяйствования, укладов традиционного общества – удел региональной историографии. Хотя кустарные промыслы показывают масштабы многоукладности российской экономики и социальной структуры, и их изучение, без сомнения, могло бы многое добавить в современные исследования экономики Российской империи. Так, например, из книги можно узнать, что гончары Тихвинского уезда везли керамику на собственных лодках в Санкт-Петербург. Гончарная продукция из Кирилловского, Ямбургского, Царскосельского уездов (с. 186–189, 242) непрерывно поступала в столицу, и многие рядовые жители крупнейшего города страны ели из деревенских горшков и плошек. Крестьяне Псковской губ. производили валенки и гармоники, глиняную посуду и бочки, колёса и сани, обувь и всевозможные кузнечные изделия, обеспечивая сами себя изделиями «в двух шагах» от крупнейшего индустриального центра России, когда давно уже привычной стала железная дорога. В монографии приведены непрерывные подсчёты, доказывающие, что доходы от промыслов доминировали или играли очень большую роль в бюджетах селян. Рассуждая о взаимодействии укладов, автор пишет, что отхожие промыслы консервировали «потребляющий характер крестьянского хозяйства» (с. 243).

Любопытно, что в книге о промыслах крестьян значительная часть персонажей не относила себя к данной социальной группе. Новгородские сельчане говорили: «Какое наше крестьянство – одно слово крестьянин, а муку покупай с Покрова»(с.199).«Заготовка плиты для крестьянского населения Путиловского промыслового района была единственным источником существования» (с. 196), в Новгородской губ. среди отходников преобладали женщины (с. 208). Причём такая неоднозначность социальной идентификации сельских жителей наблюдалась не только в губерниях столичного региона. Уральские историки-аграрники не могут разграничить «чисто сельское» население и крестьян, занятых на соседних заводах³ . К примеру, в Уфимской и Оренбургской губениях проживали многочисленные горно-лесные башкиры, основные доходы которым приносили в XIX в. работы на лесозаготовках, рудниках и приисках, гужевые перевозки, обслуживание горных заводов⁴ . При обработке подворных карточек переписи 1917 г. у меня была возможность по каждому населённому пункту определить почти точный удельный вес неаграрного населения. На юге Уфимской губ. обнаружился даже новый «город» – с. Мелеуз с населением 6.4 тыс. человек, из 1 125 хозяйств которого 895 (80%) не сеяли хлеб. А в Уфимском уезде доля неаграрного населения (город, заводы и иные селения) составила около 30% общего количества жителей⁵ .