Когнитивная трансформация художественных образов в японских переводах Ф. М. Достоевского:  опыт цифрового анализа

Должность: доцент Школы востоковедения факультета мировой экономики и мировой политики, академический руководитель ОП "Востоковедение"
Аффилиация: Национальный исследовательский университет "Высшая школа экономики"
Адрес: Российская Федерация, г. Москва, Покровский бульвар, д. 11

Название журнала

Digital Orientalia

Выпуск

Том 3 № 1-2

Страницы

50-64

Аннотация

Феномен «Достоевский и Япония» является предметом активного рассмотрения достоевистов всего мира, а переводы его произведений на японский язык продолжают вызывать многочисленные дискуссии переводчиков и литературоведов, как очные, так и опосредованные. Одной из центральных тем для обсуждения является проблема художественного образа у Ф.М. Достоевского, которая обычно рассматривается с помощью традиционных методов филологического анализа. Вместе с тем набирает обороты лингвистическое изучение литературных текстов: выявление методами корпусной и компьютерной лингвистики различных тенденций, статистически значимых закономерностей и т.д., что становится все более востребованным в различных областях филологического интереса: в изучении динамики развития сюжетов, анализе ритмической организации текстов, в исследованиях грамматических и лексических особенностей личного стиля писателя и др. Использование цифровых технологий, помимо задач, связанных с обработкой данных, позволяет формализовать указанные задачи, изложить филологическую проблему на языке алгоритмов. В рамках данной работы с помощью методов анализа больших данных будут проанализированы механизмы когнитивной трансформации образа Родиона Раскольникова из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Исследование выполнено на материале авторского параллельного корпуса русско-японских переводов, для которого методом сплошной выборки были отобраны исходные предложения, содержащие несвойственные японскому языку пропозициональные установки: элементы воздействия неодушевленного субъекта на человека. Это поможет проследить, как в японском представлении происходит противостояние персонажей произведения внешней Силе, представляющей неодушевленный мир, сделать выводы о сформированности типизированного лингвистического опыта у носителей японского языка и определить способы когнитивной трансформации художественных образов иноязычной литературы в японском представлении.

Ключевые слова

японские переводы текстов Ф.М. Достоевского, когнитивная трансформация, цифровая филология, художественный образ, агентивность

Получено

22.09.2023

Дата публикации

25.09.2023

Кол-во символов

36940

Цитировать Скачать pdf Для скачивания PDF необходимо авторизоваться

ГОСТ	Стрижак У. Когнитивная трансформация художественных образов в японских переводах Ф. М. Достоевского: опыт цифрового анализа // Digital Orientalia – 2023. – Tом 3. – № 1-2 C. 50-64 [Электронный ресурс]. URL: https://do.jes.su/S278240120027689-0-1 (дата обращения: 12.05.2024). DOI: 10.31696/S278240120027689-0
MLA	, "Cognitive transformation of artistic images in Japanese translations of F. M. Dostoevsky: experience in digital analysis." Digital Orientalia 3.1-2 (2023):50-64. DOI: 10.31696/S278240120027689-0
APA	(2023). Cognitive transformation of artistic images in Japanese translations of F. M. Dostoevsky: experience in digital analysis. Digital Orientalia 3(1-2), pp.50-64 DOI: 10.31696/S278240120027689-0

100 руб.

При оформлении подписки на статью или выпуск пользователь получает возможность скачать PDF, оценить публикацию и связаться с автором. Для оформления подписки требуется авторизация.

Оператором распространения коммерческих препринтов является ООО «Интеграция: ОН»

Феномен «Достоевский и Япония», творчество самого известного в Японии писателя традиционно являются предметом активного изучения достоевистов всего мира, а переводы его произведений на японский язык продолжают вызывать многочисленные дискуссии переводчиков и литературоведов, как очные, так и опосредованные. Интерес к «японскому Достоевскому» обнаруживается в самых разных сферах филологического научного дискурса: художественный стиль Достоевского, его религиозно-философские взгляды, сюжетные линии, историко-культурная обусловленность проблематики его произведений и т.д. Одной из центральных тем для обсуждения является проблема художественного образа у Достоевского: является ли князь Мышкин положительным или отрицательным героем, какова природа верования Сони Мармеладовой, в чем феномен послушания Алеши Карамазова, что конкретно толкнуло на преступление Раскольникова – эти и другие вопросы обсуждаются на конференциях, в личных беседах, в академическом научно-исследовательском поле. В течение последних двух десятилетий в Японии обострилось противостояние классической переводческой школы, придерживающейся преимущественно стратегии сохранения исходного текста при переводе, и школы «нового перевода», одной из основных задач которой является относительное упрощение оригинальных текстов с целью популяризации мирового классического литературного наследия; в качестве наиболее ярких представителей «нового перевода» называют таких известных переводчиков, как Камэяма Икуо, Ура Масахару, Мотидзуки Тэцуо (русская литература); Андзай Тэцуо и Нандзё Такэнори (английская литература); Окадзава Сидзуя и Сакаёри Синъити (немецкая литература); Кудо Ёко (французская литература) и т.д. В японских СМИ в 2007 году неоднократно звучали призывы к «наслаждению великими писателями в новых переводах» под лозунгом «Обновленная классика – вот теперь это можно прочесть»¹. Это противостояние привело к ожесточенным спорам вокруг фигуры и наследия Достоевского, предметом которых становится противоречие между традиционным академизмом и коммерческими стратегиями завоевания «рядового неискушенного читателя»; это противостояние сопровождается иногда очень смелыми оценками: от восхищенных отзывов о работах «новой школы», акцентирующих «ошибки, но ошибки чудесно-возмутительные», или: «при взгляде на страницу возникает ощущение свежести»; до недоумения по поводу недавнего провозглашения лозунгов о «светлом и весёлом Достоевском», «Достоевском как продукте» [1, с. 24, 49]; дело доходило до прямых обвинений коллег-японских переводчиков в мифотворчестве и трюкачестве: так, группа исследователей творчества Достоевского под руководством почетного профессора Университета Тиба Т. Киносита назвали переводы И. Камэяма «абсурдной интерпретацией русского языка» и «сенсационной маскировкой, обманывающей не знающих русского языка любителей Достоевского»². В общественном и профессиональном дискурсах указывается, что «воскрешение» переводной классической литературы в Японии, ставящее своей целью освежить трудно воспринимаемые тексты «легкими и простыми словами, которые дойдут до самой глубины сердца современного читателя, который мог бы заблудиться в авторитетных высказываниях классиков» (из рекламных материалов издательства «Кобунся»), часто приводит к избыточному упрощению текстов и иногда к невосполнимым семантическим потерям. К таким выводам чаще всего приходят, опираясь на традиционные методы филологического анализа: медленное чтение, наблюдение, сравнительно-сопоставительный и композиционный анализ жанровых, стилистических особенностей текстов и т.д. Действительно, традиционно литературоведческий анализ осуществляется в рамках гуманитарного подхода с использованием преимущественно перечисленных выше качественных методов исследования. Однако следует учитывать, что с развитием цифровых технологий в последнее время набирает обороты лингвистическое изучение литературных текстов: выявление методами корпусной и компьютерной лингвистики различных тенденций, статистически значимых закономерностей и т.д. Это становится все более востребованным в различных областях филологического интереса: в изучении динамики развития сюжетов, анализе ритмической организации текстов, в исследованиях грамматических и лексических особенностей личного стиля писателя: частоты и распределения лексических единиц, предпочтений частей речи и глагольных форм и т.д. Использование цифровых технологий, помимо задач, связанных с обработкой данных (помощи в решении рутинных задач автоматического извлечения информации), позволяют формализовать указанные задачи, изложить филологическую проблему на языке алгоритмов, например: семантические издания Digital Tolstoy³ и Chekhov Digital⁴, ставящие своей целью исследовательскую работу по выявлению смыслов и взаимосвязей значений, контекстов, дат, фактов внутри и между текстами на базе машиночитаемой разметки и аннотирования текстов; количественное исследование башкирского стиха с использованием современных статистических инструментов, включая создание сгенерированных башкирских поэтических текстов с использованием искусственных нейронных сетей, выполненное Б.В. Ореховым; проект исследовательской группы СПбГУ под руководством Ф.Н. Двинятина по цифровому исследованию поэтики В. Набокова⁵ и др. Развитие инструментальной и методологической баз обработки и анализа текстов компьютерными методами обеспечивает получение результатов на новом качественном уровне – данные количественного анализа в дальнейшем используются для литературоведческой интерпретации. Литературные тексты – это сложноформализуемый объект; из него можно вычленить факты и придать им числовой характер; гораздо труднее вычленить смыслы в каком-либо формализованном виде; в результате, на сегодняшний день цифровой филологический анализ имеет дело с проблемами разной степени сложности: от технических задач оцифровки и обработки литературного наследия до трудоемких процессов тематического моделирования, стилеметрии, ритмической организации прозаического и поэтического текстов, классификации и кластеризации персонажей, анализа эмоциональной тональности текста (sentiment analysis) и т.д. В обозначении концептуальных задач, стоящих перед количественным литературоведением, значимо одно из первых указаний (данное переводчиками исследования Ф. Моретти во вступлении к его работе «Дальнее чтение») на возможность «с помощью цифровых методов открыть путь к проверке гипотез и экспериментам – малознакомой в литературоведении области научной работы. Количественная основа здесь – не самоцель, а эмпирическая платформа анализа, цифры, ведущие к смыслам, к широкомасштабным выводам не о дискретном ряде выживших в культуре канонических текстов, но о непрерывном пространстве форм, стилей и жанров» [2, с. 15]. Сегодняшнее состояние цифровой филологии digital literary studies ёмко описывает Б.В. Орехов, подчеркивая, что пока мы имеем дело только с «внешними способами реализации этого смысла, то есть со словами, их сочетаниями, с их распределением в тексте. Этого, конечно, пока еще недостаточно, но, наверное, чем дальше будет развиваться машинное обучение, так называемое deep learning, нейронные сети, тем ближе мы будем к пониманию того, как текст производит впечатление на человека, когда возникает напряжение, когда, наоборот, у человека теряется внимание к тексту и он задумывается о чем-то другом» [3]. В работе Ф. Моретти приводятся примеры конкретных задач: «все литературоведы анализируют стилистические структуры – несобственно прямую речь, поток сознания, избыточный мелодраматизм и прочее. Однако удивительно, как мало мы, по сути, знаем о происхождении этих форм. Когда они на своих местах, мы знаем их назначение; однако как они вообще там оказались? <…> Никто не знает. Тщательно просеивая тысячи вариантов и модификаций, квантитативная стилистика цифрового архива может найти ответы» [2, с. 229]. Итак, с помощью анализа данных становится возможным поиск закономерностей на материале больших массивов обработанной информации. Ранее с помощью таких методов уже были рассмотрены критерии привлекательности текстов «новой школы перевода» для японских читателей [4], обуславливающие легкость восприятия иноязычной переводной литературы в Японии, изучены языковые факторы этой «читабельности» путем анализа больших данных на уровне как лексической, так и грамматической семантики. Лексический уровень проще: слова представляют собой фиксированные единицы как состоявшиеся факты, которые довольно легко извлекаются и анализируются (об этом свидетельствует и степень развитости цифровых методов в анализе лексических единиц: использование векторных моделей в дистрибутивной семантике для изучения близости и сочетаемости единиц, n-gram анализ для выявления уникальности и встречаемости, и т.д.). Используя эти методы, мы ранее пробовали на материале всего корпуса выделить биграммы, описывающие взаимодействие Раскольникова с внешними силами: например, в ходе анализа общей агентивности определяли самые частотные аргументы для предикатов воздействия (например, обнаружилось, что «мучают» Раскольникова чаще всего вопросы и воспоминания, а «давит» его эмоциональный ряд из тоски, тревоги, отвращения и ощущения бессилия). Похожий анализ был проведен и в контексте динамики развития сюжета романа: оказалось, что в первой части основными влияющими на состояние главного героя факторами являются страх, духота и жара; во второй части – страх, озноб и холод; в третьей – различные обстоятельства (причем не только нищета и бедность загоняют Раскольникова в тупик, но и в отношении матери Раскольникова обнаруживаются некоторые обстоятельства, которые не позволяет ей переступить черту – иными словами, являются высокоагентивными⁶ единицами высказывания); в четвертой части в список руководящих поведением Раскольникова понятий включаются мысли и доводы рассудка; в пятой – сведения и неудачи; в шестой – мысли и тоска. Лексический анализ высвечивает основные узлы значений, а для определения характера связи между ними необходимо выходить на уровень синтактики, что требует немного иного подхода, т.к. отношения между фактами вычленяются и формализуются сложнее, да и синтаксические анализаторы для восточных текстов разработаны еще недостаточно. Тем не менее, в данной работе с помощью методов корпусной и компьютерной лингвистики мы на синтаксическом уровне проанализируем актантно-предикатную структуру японского переводного высказывания, проверив тем самым уровень агентивности воздействующего субъекта. В результате мы сможем извлечь из переводных текстов мотивы героев романа уже в японском понимании и понять, какие внешние силы и с какой интенсивностью побуждают Раскольникова и других персонажей романа совершать именно такие поступки; на основании этого можно будет определить степень сохранности или трансформации художественных образов и понять когнитивные основания таких переводческих решений. * * * Языковым материалом данного исследования послужил фрагмент авторского параллельного корпуса русско-японских переводов, для которого методом сплошной выборки были отобраны исходные предложения на русском языке из романа «Преступление и наказание», содержащие несвойственные японскому языку пропозициональные установки – элементы воздействия неодушевленного субъекта на человека. Таким образом, стало возможным проследить, как в японском представлении происходит противостояние персонажей произведения внешней Силе, представляющей неодушевленный мир: эта Сила может быть стихией (туман окутывает, сырость прохватывает, иней облепляет); элементом предметного мира (письмо мучает, шампанское ударяет); продуктом интеллектуальной деятельности (мысль озаряет, разговор сдерживает, вопрос тревожит); чувством (любовь воскрешает, чувство давит, страх охватывает); социальным проявлением человеческого существования (вежливость требует, внимание тяготит, бремя ответственности давит, джентельменничанье влияет на женщину). В русском высказывании все эти понятия синтаксически занимают позицию главного актанта, но для японского языка такое распределение ролей является когнитивно инородным, поэтому требуется трансформация. Вектор направленности этих трансформационных процессов показывает, как японцы воспринимают воздействие таких «внешних сил» в контексте своего повседневного существования – принимают такое влияние как должное, допуская на ведущие синтаксические позиции высокоагентивные неодушевленные понятия, что нарушает иерархические представления японцев об устройстве окружающего мира, или фокус внимания смещается на человека, вокруг которого разворачиваются низкоагентивные процессы. Все это позволит нам сделать выводы не только лингвистического характера – о типовой структуре японского предложения; эти выводы станут основой для дальнейшей интерпретации текста в ходе филологического анализа и помогут в определении обусловленности поступков Раскольникова и других персонажей романа, их способности к сопротивлению, степени необратимости происходящего и т.д. Такую совокупность признаков, отражающих процесс воздействия на объект, мы и определяем как агентивность, а ее степень считаем зависимой от выраженности следующих признаков: у субъекта/объекта – одушевленность (наличие сознания, воли, а также способности ощущать, sentience в англоязычной литературе), автономность, контроль, намеренность, степень вовлеченности в ситуацию; у предиката – динамичность/статичность, а также наличие и интенсивность воздействия (определяемые его валентностью как в грамматическом, так и семантическом выражении). В рамках данного исследования были отобраны и проанализированы внешние воздействия на персонажей романа, осуществляемые неодушевленными субъектами: природными явлениями, продуктами интеллектуального деятельности, психическими состояниями, предметами и т.д. Вычисление количественных показателей агентивности высказывания с неодушевленным субъектом осуществлялось не на уровне отдельных элементов, а приписывалось предикатной синтагме в целом, с учетом всех её аргументов. В анализируемом фрагменте корпуса каждому исходному предложению соответствуют пять переводов на японский язык, выполненных в хронологическом диапазоне от 1914 до 2009 г.; всего для этого массива данных было отобрано 1165 обработанных единиц, представляющих собой полные предложения или их отрывки, репрезентирующие всех основных участников ситуации, релевантных для описания агентивности в поведении персонажей. Выборка данных была относительно сбалансирована по хронологическим критериям принципом простого пропорционального квотирования: в ней представлены переводы первой половины ХХ века (Накамура Хакуё 1914 г., Ёнэкава Масао 1935 г.), второй половины ХХ века (Кудо Сэйитиро 1961 г., Китагаки Нобуюки 1967 г.) и перевод начала XXI века (Камэяма Икуо 2009 г.). Метаданные содержат результаты синтаксического анализа: каждая корпусная единица сопровождается дополнительной лингвистической информацией о синтаксических ролях главных и некоторых вторичных актантов, типах предиката (как в исходном, так и в переводном предложениях), способе грамматической трансформации исходной структуры, а также элементы метаразметки (приписанные атрибуты: сведения об авторе, переводчике и тексте, что позволяет рассматривать диахронические срезы и проводить анализ личностных особенностей перевода). Итоговым результатом анализа стал расчет коэффициента агентивности японского высказывания по формуле: (ранг неодуш. субъекта^max=6* (ранг предиката^max=6) – доп. вес⁷)/0,36*100)""тип неодуш. субъекта), учитывающий вклад двух главных переменных (степень агентивности субъекта и предиката с учетом показателей дополнительного веса), нормированный по максимальному значению для определения относительной величины, показывающей вклад двух признаков в общее значение, Итоговый результат определяется как общий показатель агентивности высказывания; таким образом, выделяется количественный признак частотности каждой пары признаков «общий уровень агентивности субъектно-предикатной пары», выражаемый в числовом значении (из max = 100). Приведем пример из начала 2-й части романа, в переводах которого обнаружились разные количественные показатели агентивности: Уверенность, что всё, даже память, даже простое соображение оставляют его, начинала нестерпимо его мучить. Предикатная основа предложения «уверенность начала его мучить» в японском языке передана разными способами: – перемещение фокуса на человека с заменой глагольного предиката на адъективный …と確信すると、たまらないほど苦しくなってきた⁸ ‘когда убедился, стало невыносимо мучительно’ (перемещение субъектного фокуса на человека и низкоагентивная адъективная форма предиката дают показатель агентивности, равный 22); – перемещение фокуса на человека за счет перевода уверенности в инструментальную позицию «из-за этих мыслей», а фокус на человеке как на субъекте, а не объекте мученийという考えに、彼はこらえようもなく苦しみ出していた⁹ ‘от этой мысли он начал невыносимо мучиться’ (субъектно-объектная замена и стативный¹⁰ предикат психического состояния дают показатель агентивности, равный 17); – полная трансформация исходного предложения, выражающаяся в исчезновении «уверенности» как таковой, даже в роли причины, как в случае выше – действие полностью сфокусировано на человеке, а исходный субъект в японском представлении растворяется в человекеと思いこむと、いても立ってもいられないような気持になってきた¹¹ ‘когда он думал об этом, то впадал в состояние невыносимого мучения’ (нулевой статус исходного субъекта и стативный предикат なる «становиться» = показатель агентивности, равный 8). Если визуализировать данные количественные замеры в виде шкалы снижения агентивности неодушевленного субъекта, получим следующую картину:

субъект сохранен	субъектно-объектная замена	субъектно-объектная замена
«уверенность Раскольникова мучительна»	«Раскольников мучится из-за своей уверенности»	«Раскольников думает и мучится»
инородная для японской когнитивной языковой нормы пропозициональная установка	смещение фокуса с неодушевленного деятеля на человека	полное исчезновение неодушевленного деятеля

Рис. 1. Шкала трансформации исходной агентивности

1. >>>>

2. >>>>

3. >>>>

4. >>>>

5. >>>>

6. В лингвистической теории такие свойства одушевленных и, реже, неодушевленных субъектов оказывать воздействие на других участников ситуации в совокупности обозначают как семантическую категорию агентивности – далее в работе данный термин будет употреблен как самостоятельно, когда речь будет идти об уровне или степени агентивности (воздействия) отдельной языковой единицы или целого высказывания, так и в производных терминах высокоагентивный (обладающий силой воздействия) и низкоагентивный (обладающий слабой способностью оказывать влияние на ход событий).

7. Дополнительными весами при расчете служили грамматические показатели вторичных актантов (например, замена оформления орудийного актанта с дативного на инструментальное снижает агентивность за счет меньшей степени контакта с главным актантом); такие семантические показатели, как бенефактивность, повышающая допустимость использования неодушевленного каузатора за счет смещения смыслового фокуса с осознанной направленности воздействия на человека на получение человеком положительных эмоций, и др.

8. Пер. Ёнэкава М., 1935 г.

9. Пер. Китагаки Н., 1967 г.

10. При определении типа предиката не учитывались его служебные вспомогательные компоненты: аспектуальность ～てある・～ている, фазовость ～出す, пространственная и временная направленность ～ていく・～てくる и т.д.

11. Пер. Кудо С., 1961 г.

всего просмотров: 103

Оценка читателей: голосов 0

1. 1. Фудзии И., Накасима А. Хонъяку-но хинкаку. «Синъяку»-ни дамасарэру на [Достоинство перевода: не быть обманутым «новым переводом»]. Токио: Дзика сюппанкай, 2012. 2. Моретти Ф. Дальнее чтение. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. 3. Орехов Б.В. Цифровые исследования литературы // Интервью 04.08.2016. https://postnauka.ru/video/66791 4. Стрижак У.П. Тексты «нового перевода» в Японии в XXI веке: вариативность когнитив-ных трансформаций (на материале русско-японских параллельных корпусов художе-ственных текстов) // ЯПОНИЯ XXI NOVA: эра и век. СПб: Изд-во Art-xpress, 2020. С. 484–493. 5. Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. М.: Наука. 2000. 6. Икэгами Ё. «Суру» то «нару» но гэнгогаку [Лингвистика: «язык-делать» и «язык-становиться»]. Токио: Тайсюкан, 2011. 7. Степанян К.А. «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф.М. Достоевского: дис. … доктора филол. наук : 10.01.01: М., 2007.