Влияние политической власти на модели отраслевой организации: институциональный подход

Должность: аспирант, ассистент кафедры конкурентной и промышленной политики
Аффилиация: МГУ им. М.В. Ломоносова (Экономический факультет)
Адрес: Российская Федерация, 119991, Москва, Ленинские горы, дом 1, строение 46

Аннотация

Выбор механизмов отраслевой организации всегда происходит в контексте задаваемых политической элитой подходов к экономическому регулированию. Во времена таких масштабных политических потрясений, какие мы наблюдаем в 2022 году, экономисты ощущают этот контекст все сильнее, однако операциональный инструментарий его учета при анализе механизмов отраслевого регулирования пока не найден. Настоящая статья посвящена поиску такого инструментария с позиций новой институциональной экономической теории (совмещение концепций «социальных порядков» Д. Норта, Дж. Уоллиса и Б. Вайнгаста и «механизмов управления трансакциями» О. Уильямсона). Проведенный анализ позволил нам прийти к выводу о том, что учет только принципа минимизации трансакционных издержек при организации отраслей и рынков упускает из фокуса внимания важный фактор: оппортунизм политиков, зачастую принимающих непосредственное участие в установлении механизмов отраслевой координации.

Ключевые слова

отраслевые рынки, институциональная среда, механизмы управления трансакциями, социальные порядки, политическая власть

Получено

26.10.2022

Кол-во символов

44250

ГОСТ	Федоров С. И. Влияние политической власти на модели отраслевой организации: институциональный подход // Общественные науки и современность URL: http://ras.jes.su/ons/s086904990022678-7-1 (дата обращения: 22.07.2024).
MLA	Fedorov, Sergei "The influence of political power on the models of industrial organization: an institutional approach." Obshchestvennye nauki i sovremennost DOI: 10.31857/S086904990022678-7
APA	Fedorov S. (). The influence of political power on the models of industrial organization: an institutional approach. Obshchestvennye nauki i sovremennost DOI: 10.31857/S086904990022678-7

100 руб.

При оформлении подписки на статью или выпуск пользователь получает возможность скачать PDF, оценить публикацию и связаться с автором. Для оформления подписки требуется авторизация.

Оператором распространения коммерческих препринтов является ООО «Интеграция: ОН»

Размещенный ниже текст является ознакомительной версией и может не соответствовать печатной.


1	1. Введение
2	Классическая промышленная политика в последние десятилетия уступает место «новой промышленной политике», отличительной чертой которой является защита и развитие экономической конкуренции [Shastitko, Kurdin, 2020]. Однако этот тренд не является универсальным, и в некоторых странах продолжается активное применение нерыночных, антиконкурентных инструментов промышленной политики. В особенности это проявляется в кризисные периоды – такие, как 2022 год. В этой связи мы предлагаем посмотреть на проблему в более широком контексте: как на влияние политической власти на выбор механизмов отраслевой организации. Проблема защиты и развития экономической конкуренции в научных работах часто рассматривается изолированно от контекста политических целей элитной группы и особенностей институциональной среды¹. Такой подход сужает рамки анализа и не позволяет объяснить большое количество изменений в механизмах отраслевой координации, происходящих не из-за перемен внутри самой отрасли, а в связи с новыми регуляторными инициативами политиков. Для начала остановимся на конкретизации того, что мы понимаем под «экономической конкуренцией». Ее мы определяем как соперничество экономических агентов за ограниченные ресурсы, рассматриваемое в двух аспектах [Авдашева, Шаститко, 2010]: как ситуация на рынке, при которой ни один из игроков не обладает возможностью оказывать значительное влияние на общие условия обращения товаров на рынке; как процесс выявления неиспользованных возможностей применения известных и обнаружения новых ресурсов. Оба эти аспекта экономической конкуренции (статический и динамический) предполагают «автономность контроля игроков над правами собственности» [Menard, 2022]. Автономность предполагает независимое распоряжение правами собственности на активы, используемые в хозяйственной деятельности. Например, банки при вступлении в консорциум сохраняют за собой все права собственности на свои активы, но при этом теряют автономность контроля за ними с целью координации предпринимательской деятельности – экономическое соперничество между банками по некоторым направлениям их работы снижается. Именно поэтому здесь и далее мы будем считать автономность контроля над правами собственности необходимым условием экономической конкуренции, что позволит нам придать термину более предметный характер. Однако как вмешательство в автономность контроля, так и нарушение самих прав собственности – это те явления, которые постоянно сопровождают деятельность экономических агентов, помещенных в контекст институциональной среды². Эта среда является «набором фундаментальных политических, социальных и юридических правил, составляющих основу для производства, обмена и распределения» [Davis, North, 1971]. Именно на этом уровне институциональной системы фиксируются основополагающие правила, касающиеся защиты прав собственности и установления контроля над ними. Вопрос о том, как политические цели влияют на установление механизмов отраслевой координации, становится все более актуальным в контексте масштабных политических потрясений 2022 года. При этом речь не идет об оценке «уровня экономической конкуренции», определяющегося под воздействием институциональной среды для страны в целом. Мы говорим об установлении правил игры для каждого конкретного рынка или отрасли под воздействием как факторов, специфичных для этих рынков или отраслей, так и под воздействием фактора институциональной среды. На фоне политических конфликтов и сопровождающих их санкционных ограничений подходы к отраслевому регулированию кардинально меняются во многих странах. В то же время, существующие модели [Williamson, 1991, Menard, 2004; Menard, 2022] рассматривают ситуацию минимизации трансакционных издержек экономическими агентами. В реальности же многие механизмы координации устанавливаются третьими лицами, обладающими потенциалом насилия³ (назовем их «политиками»), и руководствующимися преследованием собственных интересов. Это принципиально иная постановка задачи, но, кажется, именно она позволит объяснить, почему в относительно короткий период, в условиях отсутствия технологических изменений, подходы к отраслевой координации могут радикально изменяться под воздействием политических факторов. Так, в России в 2022 г. за относительно короткий срок претерпели серьезные коррективы подходы к регулированию самых разных отраслей экономики. В широкую практику вошли: покупка государством собственности ушедших из России частных зарубежных компаний, заключение соглашений с продовольственными сетями о продаже социально значимых товаров без наценки, выкуп государством лизинговых самолетов авиакомпаний и т.д. Был усилен контроль антимонопольной службы за продовольственными ценами в регионах, а в электроэнергетике – вновь объединены магистральные и распределительные сети⁴, ставшие независимыми в ходе реформы РАО «ЕЭС России». Также подготовлен законопроект о внесении изменений в ФЗ №38 от 13.03.2006 «О рекламе», предполагающий создание монопольного оператора цифровых рекламных конструкций и объявлений⁵. В то же время устанавливаются ограничения на сделки с активами иностранных компаний⁶. «Регуляторный крен» [Шаститко, 2012] в экономической политике, который был заметен и ранее, сегодня становится все более очевидным. Это подтвердил и министр промышленности и торговли России, вице-премьер Д.В. Мантуров, заявивший в июле 2022 г. о намерении Правительства «совершить поворот» в сторону от рыночных подходов в промышленной политике⁷. Следовательно, речь может идти об усилении тренда на отказ от рыночных механизмов в пользу иерархии и различного рода гибридных⁸ форм координации, в которых государству отведена ведущая роль. Поскольку существующие модели не позволяют объяснить логику подобных изменений, происходящих по инициативе государства, целью нашего исследования является создание концепции формализованной модели выбора механизма отраслевой координации политиком с учетом вмешательства интересов самого политика в этот процесс. Поднимаемая нами проблема и до последних событий часто освещалась в научной литературе, посвященной проблемам экономической конкуренции, конкурентной⁹ и промышленной политики. Внимание к проблеме со стороны научного сообщества объясняется наличием ряда эмпирических фактов, природа которых пока не до конца объяснена современной экономической теорией. Эти факты можно объединить в три блока. Во-первых, наблюдаются существенные межстрановые различия в подходах к отраслевому регулированию. В одних странах правительства склонны ориентироваться на классическую промышленную политику, предполагающую наделение отраслей и предприятий ресурсами; в других – в большей степени полагаются на способность предприятий получать ресурсы на рынке самостоятельно (проконкурентные механизмы, «новая промышленная политика») [Kurdin, Shastitko, 2020]. Более того, сущность одних и тех же инструментов при их применении в разных странах может серьезно искажаться: например, так происходит с кластерной политикой, которая из проконкурентного инструмента может превращаться в инструмент классической промышленной политики [Федоров, 2021]. К этой же группе фактов можно отнести приверженность правительств в тех или иных странах к проведению рыночных реформ в отдельных отраслях экономики: к примеру, в работе [Erdgou, 2014] эмпирически показывается значимое влияние институциональной среды на процессы либерализации электроэнергетической отрасли. Во-вторых, в литературе сохраняется интерес к теме «легкости ведения бизнеса» с точки зрения различного рода административных барьеров [Djankov, 2002]. Данные барьеры оказывают непосредственное влияние на экономическую конкуренцию, поскольку представляют собой один из видов барьеров входа на рынок (и выхода с него). В-третьих, большую обеспокоенность у экономистов вызывает практика применения в отдельных странах мер антимонопольной политики в качестве инструментов экономического регулирования (в связи с особенностями институциональной среды). Так, в российском научном сообществе проблема впервые была сформулирована в статье [Шаститко, 2012]. В дальнейшем тема получила развитие в работах [Шаститко, Павлова, 2018; Шаститко, Ионкина, 2021; Шаститко, Павлова, 2021; и др.] – в частности, одной из наиболее ярких иллюстраций к проблеме стала норма об индивидуальном злоупотреблении коллективным доминирующим положением на рынке, позволяющая фактически осуществлять ценовое регулирование на рынке инструментами конкурентной политики. В попытках осмыслить причины «регуляторного крена» в российском антитрасте исследователи приходят к выводу, что антимонопольный орган по некоторым причинам в своей деятельности может отклоняться от официально обозначенных целей. Например, ориентироваться на популярность принимаемых решений у населения [Katcoulacos et al., 2016] и даже – на поддержку отдельных участников рынка [Avdasheva, Shastitko, 2011]. Постановка перед антимонопольным органом целевых индикаторов может также искажать его стимулы и приводить к негативным последствиям [Avdasheva, Golovanova, 2016] в виде ограничения конкуренции и снижения уровня общественного благосостояния. Важно отметить, что во всех перечисленных случаях снижение эффективности антимонопольного правоприменения связывается с особенностями характеристик институциональной среды. Более широкая постановка проблемы представлена в работе [Шаститко, Павлова, 2022], где проводится сравнительный анализ трех видов политики по отношению к рыночным изъянам: либерального фундаментализма, пигувианства и коузианства. Авторы приходят к выводу, что выбор того или иного подхода зависит от спроса на экономические знания на политическом рынке. В своей работе [Williamson, 1991, p. 287] О. Уильямсон предполагал, что уровень защищенности прав собственности и риски их принудительного отчуждения могут повышать меру неопределенности. В свою очередь, мера неопределенности является фактором при выборе оптимального механизма управления трансакциями – рыночного, гибридного или иерархического. Развивая эту идею, мы попытаемся объяснить механизм влияния политической власти (в контексте институциональной среды) на экономическую конкуренцию, подразумевая, что последняя имеет место в случае установления механизма управления со сравнительно большей автономностью контроля над правами собственности¹⁰. Автономность контроля над правами собственности подразумевает и большую избирательность трансакций: когда владелец актива не должен координировать свои решения с другими экономическими агентами, у него расширяется и выбор альтернативных способов использования своих активов.	1. Экономический анализ конкурентного права и эффектов его применения является популярным направлением исследований (в т.ч. у российских авторов), некоторые из которых упоминаются в настоящей статье, однако эти работы фокусируются на проблемах антимонопольного правоприменения, тогда как тема влияния институциональной среды на экономическую конкуренцию выглядит несколько шире. Здесь мы говорим о работах новых институционалистов и условного «мейнстрима», в то время как тема взаимного влияния политики и экономики активно обсуждается в лоне неоавстрийской исследовательской традиции. 2. Также иногда выделяется промежуточный уровень институциональной системы – мезоинституты, которые связывают основополагающие нормы конституционного уровня (институциональная среда) с процессами контрактации между экономическими агентами, впрочем целесообразность выделения этого уровня в исследовательских целях остается дискуссионным вопросом [Шаститко, 2019], и в нашей статье проблема мезоинститутов не рассматривается. 3. Уточним это понятие в разделе о социальных порядках 4. Почему ФСК и Россети только сейчас сливаются в единую компанию / Ведомости. – Режим доступа: >>>> 5. «Закон полностью уничтожает отрасль»: Дума рассмотрела идею о едином операторе наружной цифровой рекламы / Газета.ru. – Режим доступа: >>>> 6. Путин ограничил недружественным иностранцам продажу российских активов / РБК. – Режим доступа: >>>> 7. Мантуров призвал отойти от рыночной промышленной политики / Ведомости. – Режим доступа: >>>> 8. Между рыночными и иерархическими (промышленные кластеры, промышленные группы, консорциумы, проекты государственно-частного партнерства и проч.) 9. Конкурентная политика – это совокупность мер государственного регулирования, направленных на создание новых рынков и защиту конкурентных условий на существующих рынках в целях обеспечения экономического развития [Kurdin, Shastitko, 2020]. 10. В эту категорию могут попадать как рыночный механизм, так и гибридное институциональное соглашение по О. Уильямсону. Однако, по определению, гибридное соглашение предполагает сочетание рынка и иерархии, а значит, будет рассматриваться в качестве синонима экономической конкуренции только в той мере, в которой предполагает автономность контроля над правами собственности.

1. Авдашева С.Б., Шаститко А.Е. (2010) Конкурентная политика: состав, структура, система. Современная конкуренция, (1), 5 – 20.

2. Андреева А.А., Ионкина К.А., Санишвили Т.Т. (2017) Эмпирический подход к сравнению социальных порядков, Научные исследования экономического факультета. Электронный журнал, (2), 51 – 71.

3. Аузан А.А., Лепетиков Я.Д., Ситкевич Д.А. (2022) Колея и маятник: влияние ловушки предшествующего развития на динамику институциональных изменений, Вопросы теоретической экономики, (1), 24 – 47

4. Васильев Л.С. (2000) Восток и Запад в истории. Альтернативные пути к цивилизации: Кол. Монография. – М.: Логос. – с. 96 – 114.

5. Нуреев Р.М., Латов Ю.В. (2010) Россия и Европа: эффект колеи (опыт институционального анализа истории экономического развития). Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта

6. Плискевич Н.М. (2008) Система «власть – собственность» в современной России. Вопросы экономики, (5), 119 – 126.

7. Плискевич Н.М. (2013) Возможности трансформации в России и концепция Норт-Уоллиса-Вайнгаста. Статья 1. Срывы модернизации вчера и сегодня, Общественные науки и современность, (5), 37 – 50

8. Полтерович В.М. (2001) Трансплантация экономических институтов. Экономическая наука современной России, (3), 24 – 49.

9. Федоров С.И. (2021) Кластерная политика и инновационная активность промышленных предприятий, Вестник Московского университета. Серия 6: Экономика, (4), 161 – 185.

10. Хайек Ф.А. (1992) Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. – М.: Изд-во «Новости».

11. Шаститко А.Е. (2002) Новая институциональная экономическая теория. – 3-е изд. М.: Экономический факультет МГУ, ТЕИС.

12. Шаститко А.Е. (2012) Быть или не быть антитрасту в России? Экономическая политика, (3), 50 – 69.

13. Шаститко А.Е. (2019) Мезоинституты: умножение сущностей или развитие программы экономических исследований? Вопросы экономики, (5), 5 – 25.

14. Шаститко А.Е., Ионкина К.А. (2021) Химера отечественного антитраста: институт коллективного доминирования в России. Вопросы экономики, (7), 68 – 88.

15. Шаститко А.Е., Павлова Н.С. (2018) Широкие перспективы и овраги конкурентной политики. Экономическая политика, (5), 110 – 133.

16. Шаститко А.Е., Павлова Н.С. (2021) Антиконкурентные последствия антимонопольной политики: кейс мобильных операторов. Вопросы государственного и муниципального управления. Вопросы государственного и муниципального управления, (2), 7 – 33.

17. Шаститко А.Е., Павлова Н.С. (2022) Пигувианство против коузианства: идеи, ценности, перспективы. Вопросы экономики, (1), 23 – 46.

18. Яковлев А.А. (2012) Как уменьшить силовое давление на бизнес в России? Вопросы экономики, (11), 4 – 23.

19. Acemoglu D., Robinson J. (2012) Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty. N.Y.: Crown Publishing Group

20. Asiimwe G.B. (2013) From monopoly marketing to coffee mangedo: responses to policy recklessness and extraction in Uganda, 1971-79, Journal of Eastern African Studies, (7), 104 – 124.

21. Avdasheva S., Golovanova S. (2016) Distorting effects of competiotion authority’s performance measurement: the case of Russia, International Journal of Public Sector, 29(3), 288 – 306.

22. Avdasheva S., Shastitko A. (2011) Russian anti-trust policy: power of enforcefent versus quality of rules, Post-Communist Economies, 23(4), 493 – 505.

23. Davis L., North D. (1971) Institutional Change and American Economic Growth. Cambridge: Cambridge University Press.

24. Djankov S., La Porta R., Lopes-de-Silanes F., Schleifer A. (2002) The regulation of entry. The quarterly journal of economics, (1), 1 – 37

25. Erdogu E. (2014) The political economy of electricity market liberalization: A cross-country approach, Energy Journal, 35(3), 91 – 128.

26. Foer A.A. (2018) Culture, economics, and antitrust: the example of trust. The Antitrust Bulletin, (63), 65 – 103.

27. Gultom Y.M.L. (2021) When extractive political institutions affect public-private partnerships: Empirical evidence from Indonesia’s independent power producers under two political regimes. Energy policy, (149)

28. Kapás J., Czeglédi P. (2018) Social orders, and a weak form of the Hayek-Friedman hypothesis. International Review of Economics, (65), 291 – 328.

29. Katsoulacos Y., Avdasheva S., Golovanova S. (2016) Legal standarts and the role of economics in Competition Law enforcement, European Competition Journal, 12(2), 1 – 21.

30. Kurdin A., Shastitko A. (2020) The new industrial policy: a chance for the BRICS countries, BRICS Journal of economics, (1), 60 – 80.

31. Menard C. (2004) The economics of hybrid organizations. Journal of Institutional and Theoretical Economics, (3), 345 – 376.

32. Menard C. (2022) Hybrids: where we are? Journal of institutional economics, (18), 297 – 312.

33. Mises L. (1996) Human action: a Treatise on Economics. – 3th rev. ed. – New Haven: Yale University Press.

34. North D.C., Wallis J.J., Weingast B.R. (2009) Violance and social orgers: a conceptual framework of interpreting recorded human history. Cambridge: Cambridge University Press.

35. Olson M. (1965) The Logic of collective action. Public goods and the theory of groups. Cambridge: Harvard University Press.

36. Potrafke N. (2010) Does government ideology influence deregulation of product markets? Empirical evidence from OECD countries. Public Choice, (143), 135 – 155.

37. Schleifer A., Vischny R. (1993) Corruption. Quarterly Journal of Economics, (3), 599 – 617

38. Tadei F. (2018) The long-term effects of extractive institutions: evidence from trade policies in colonial French Africa. Economic history of developing regions, (33), 183 – 208.

39. van Bavel B., Ansink E., van Besouw B. (2017) Understanding the economics of limited access orders: incentives, organizations and the chronology of developments. Journal of Institutional Economics, (13), 109 – 131.

40. van Besouw B., Ansink E., van Bavel B. (2016) The economics of violance in natural states. Journal of Economic Behaviour & Organization, (132), 139 – 156.

41. Vanino E., Lee, S. (2018) Extractive institutions in non-tradeable industries. Economics letters, (170), 10 – 13.

42. Wegner G. (2015) Capitalist transformation without political participation: German capitalism in the first half of the nineteenth century. Constitutional Political Economy, (26), 61 – 86.

43. Weymouth S. (2016) Competition politics: interest groups, democracy, and antitrust reform in developing countries. The Antitrust Bulletin, (61), 296 – 316.

44. Williamson O. (1985) The Economic institutions of capitalism. New York: Free Press

45. Williamson O. (1991) Comparative economic organization: the analysis of discrete structural alternatives, Administrative Science Quarterly, 36(2), 269 – 296.

46. Wolff E.A. (2020) The global politics of African industrial policy: the case of the used clothing ban in Kenya, Uganda and Rwanda, Review of international political economy, (5), 1308 – 1331.

47. Yakovlev A., Sobolev, A., Kazun, A. (2014) Means of production versus means of coercion: can Russian business limit the violance of a predatory state? Post-Soviet Affairs, (30), 171 – 194.